(с) Борис Гребенщиков, 2014
(с) & (р) Мистерия Плюс, 2014
Признаюсь честно: при первом прослушивании "Соль" мне не то чтобы не понравилась, а просто скользнула мимо, практически не задев. Да, отлично записано, да, сильнейшие музыканты и даже гениальный и любимый Ян Андерсон в "Любви Во Время Войны", все верно, но мимо, мимо - и сказать-то об этом было нечего. Это сейчас я сижу и искренне удивляюсь, как такое могло случиться для меня с невероятно мощной вещью. То ли завышенные ожидания сыграли тут недобрую роль (а кампания в Фейсбуке перед выходом альбома была очень впечатляющей), то ли просто слишком много тогда скопилось во мне самой всего того, что вложено в "Соль", и вместить еще и гребенщиковские боль, печаль и облом мне было попросту некуда. Что ж, вот такой он был, две тысячи четырнадцатый - не велик, но мутен и страшен; год, когда слова окончательно обесценились в потоках лжи и полуправды, льющихся со всех сторон, превратились в невнятный шум, а всё, что осталось у нас - лишь натянутые на срыв нервы.
Но как представить себе Гребенщикова вне слов?
Иной раз кажется, что песни БГ по самой природе своей невольно провоцируют слушателя на самые невероятные толкования и едва ли не побуквенный разбор, словно из дальнего угла искореженного школьной программой подсознания вылезает "русичка" средней руки Марьпетровна и тычет указкой, разъясняя, что хотел сказать автор.
Это всепоглощающее внимание к тексту тем более понятно, что с нотами мэтр вроде бы особо и не изощряется, словно давным-давно взял свое всюду, где увидел свое, и с тех пор просто протягивает руку к полочке, где стоят у него заготовки с ярлычками "древнерусская тоска", "господу видней", "веселая застольная" (впрочем, уже слегка припорошенная пылью) и еще с дюжиной прочих, вырезает по ним пару-тройку загогулин да и шлифует под текущие нужды.
Вот только песня - совсем не то же, что текст. Хотя бы потому, что апеллирует не только (а чаще всего и не столько) к интеллектуальному, а и к эмоциональному. И вот тут уже важно всё: и опорные слова, и мелодия, и инструменты, и интонация. И прежде чем загнать пинком Марьпетровну в тот темный угол мозга, где ей и место, не грех напомнить опостылевшей училке, что автор - не старик Синицкий и в отделе ребусов не служит, так что всё, что он хотел сказать, он сказал, а поняли мы это или нет до последнего слова, не так уж и важно. Главное - почувствовали.
Именно поэтому скучным и неважным кажется мне писать о том, откуда взялся в "Празднике Урожая Во Дворце Труда" крадущийся по полю фавн, - куда важнее, что песня эта в точности воспроизводит ту самую тошнотную тоску, которая сжимает мне горло, когда я натыкаюсь - в жизни или в Сети - на очередного ностальгента по "цветущему СССР", при СССР не жившего ни дня, но готового задрав штаны бежать и всех окружающих хоть бы и силой за собой тянуть в это гнилое болото. И объяснять ему что-то бесполезно: сколько мы ни пели - все равно что молчали.
Тошнота, от которой не помогает уже ничего. "Пришел пить воду - не смог узнать ее вкус" - и это не внешняя подмена, о которой пел БГ когда-то ("А поутру с похмелья пришли к реке по воду, а там вместо воды - МОНГОЛ ШУУДАН"), что-то сломалось внутри - "просто что-то изменилось у тебя в глазах" - и не дает утешиться тем, что всегда утешало и спасало. "Когда соль теряет силу, она становится яд".
И вновь - "закрой за мной - я не вернусь". Да сколько он это говорил уже в последнее десятилетие, даже и цитаты искать лень, но всегда, всегда возвращался. Так любящий хлопает дверью и в ярости, и в тихом отчаянье, но неизменно возвращается к любимой. А куда денешься, даже если "любовь исключительно во время войны"? Даже если слабый отголосок надежды "эхом в тишине, едва-едва" звучит только к середине альбома...
Но я опять цитирую слова - те самые слова, которые автор уже отменил для себя в напряженно-яростной "Ветке", утверждая, что это дает неуязвимость... вновь словами утверждая. Да и неважно - иступленная надежда хлещет из этой песни, невзирая на неожиданно задумчивый минор окончания (и ведь тоже не кто-нибудь на бас-кларнете, а Мел Коллинз, который... ох, кажется, проще перечислить, с кем из рок-классиков он не играл!), надежда на конец зимы и мрака.
И всё, что мне остается - схватиться за эту надежду, пусть я и не верю молитвам, даже тем двум длинным и красивым, замыкающим последнюю часть альбома. Хотя бы потому, что внутри этого сияющего кольца БГ снова затягивает нас в слова, в отражения отражений старых песен, где та, что прекрасна, но ни при чем, рифмуется с тем, что маячит за плечом, чего так сложно было бояться в 25 лет. "Напомни мне, если я пел об этом раньше", - просил он когда-то. Пожалуйста, напоминаю.
И еще одно отражение, на сей раз близкое - растерянная "Селфи", словно отголосок безнадежья первых песен альбома. "Я хозяин этого прекрасного мира, но мне некуда в нем идти". Но даже этой растерянности я верю больше, чем вычурно красивой, но безжизненной "Звезде Моря" - Etoile de la mer - Stella Maris, словно давний лирический герой допросился-таки у господа и научился дышать под водой, отдав за это крылья... к счастью, только лирический герой, а не автор.
Потому что не столь важно, есть ли та, что слышит. Важнее, что мы слышим друг друга. А значит, может еще что-то сдвинуться не только в Млечном пути, но и внутри нас - и соль вновь обретет силу. А ведь предупреждали нас в эпиграфе, что мы - соль земли...
Признаюсь честно: при первом прослушивании "Соль" мне не то чтобы не понравилась, а просто скользнула мимо, практически не задев. Да, отлично записано, да, сильнейшие музыканты и даже гениальный и любимый Ян Андерсон в "Любви Во Время Войны", все верно, но мимо, мимо - и сказать-то об этом было нечего. Это сейчас я сижу и искренне удивляюсь, как такое могло случиться для меня с невероятно мощной вещью. То ли завышенные ожидания сыграли тут недобрую роль (а кампания в Фейсбуке перед выходом альбома была очень впечатляющей), то ли просто слишком много тогда скопилось во мне самой всего того, что вложено в "Соль", и вместить еще и гребенщиковские боль, печаль и облом мне было попросту некуда. Что ж, вот такой он был, две тысячи четырнадцатый - не велик, но мутен и страшен; год, когда слова окончательно обесценились в потоках лжи и полуправды, льющихся со всех сторон, превратились в невнятный шум, а всё, что осталось у нас - лишь натянутые на срыв нервы.