 |
| |
|
|
| |
"Сибирская Язва" (Тюмень) №01'1988 (ИПВ, КООПЕРАТИВ НИШТЯК и др.)
НОВОСТИ: ИТОГИ ВЕСНЫ
/апрель-май/
А. Общие новости
– Вернулся с холодных Северов и приступил к активной деятельности в формэйшене ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ /ИПВ/ пресловутый М. Немиров;
– Вернулся с суровой армейской службы Израиль Иудович Шапкинд;
– Вернулся из города Ленинграда и приступил к деятельности в формэйшене юнец Аркаша;
– Отбыл в Армению горячо всеми любимый дедушка Крыладзе;
– У ИПВ появился постоянный представитель в городе Ленинграде: Гузель отбыла туда на постоянное жительство;
– В формэйшене была проведена чистка. Члены его были подвергнуты анализу, по результатам коего был выявлен затесавшийся в ряды ИПВ классовый враг – вышеупомянутый гр. Шапкинд. Враг был репрессирован, по поводу чего тут же был сочинен новый хит ИПВ:
Не верь поющим «Хари Кришну»,
Не верь ходящим с гребнем,
Не верь богатым!
Не верь сынам министров,
Не верь хиппующим сынкам,
Не верь богатым!
Б. Концерты
20.02. Женское общежитие Мотостроительного завода.
Прослушивание ИПВ культурным начальством. Присутствовали: директор ОНМЦ МНТО т. Южаков, преподаватель училища искусств композитор Михалев, начальник отдела культуры Шишкин, первый секретарь горкома ВЛКСМ Ишмаев, руководитель дискотеки «Квазар» /танцзал/ Суроваткин, руководитель ансамбля «Колокол» /танцзал/ Лаптев + ИНСТРУКЦИЯ в зале + какие-то девицы черт знает откуда +всякие работники данного общежития +комендант и т. п.
Цель прослушивания была не совсем понятна. То ли залитовать тексты, то ли просто запретить и разогнать, то ли ребятам стало скучно и захотелось свежатинки. Причем, видимо, захотелось. Потому целый час начальники терпеливо ждали, пока ИПВ настраивалась, курила, тусовалась по залу, громко обсуждала, стоит ли играть всяким козлам и т. п.
Наконец отыграли:
Состав: Ромыч – вокал, Андрей – гитара, Саша – бас, Джек – драмс.
Аппарат – дерьмо.
Саунд – соответственно.
Сыграли: «Нога», «Инструкция», «Бриз», «Осенний Драйв», «Памяти Крученых».
Результаты: хотя слова слышны плохо, направление их было достаточно верно уловлено.
Южаков: Рок – роком, но нашей социалистической эстетики никто не отменял. И вы ей не соответствуете. И потом, ну почему вы нас так не любите? За что?
Михалев: … /Речь мало отличалась от предыдущей, хотя так и сыпались в ней миноры и мажоры. Суть ее сводилась к тому, что все это чуждо, нехорошо и не положено. В пример ИПВ были поставлены АВТОГРАФ и РОК-АТЕЛЬЕ/.
Суроваткин вопрошал: Кого вы имеете в виду под словом «вам» во фразе:
Лучше по уши влезть в дерьмо,
Лишь бы не нравиться вам,
Ибо нравиться вам мне противно…
«Мне, – продолжал Суроваткин, – даже стало как-то неприятно».
/Видимо, все-таки ИПВ – хорошая команда, и тексты выполняют свою функцию. – прим. ред./
Ишмаев: Вот вы сетуете на аппаратуру, а рабочие говорят: вы сначала дайте хорошую музыку, а потом уж вам дадим хорошую аппаратуру.
Тов. Шишкин /по непроверенным данным, получил нагоняй в Горкоме за то, что плохо работает с рокерами, а тем временем лето на носу, и опять не начнется ли игра в футбол, хождение в неположенных местах штанах и пение песен на площади перед исполкомом/ сказал всего одну, изумившую всех присутствующих фразу: Мне нравится энтузиазм этих ребят, и мы будем проверять его на сверстниках.
Закончилось прослушивание не менее неожиданно – присутствовавшие представители общежития предложили ИПВ дать завтра в этом общежитии сейшн.
21.02. Там же. Собственно, это был не концерт, а танцы под ИПВ. Ну и что? ИПВ абсолютно ничего против танцев не имеет, и ей просто в кайф, что под нее еще и танцуют. Единственно, к чему они в этом варианте стремятся, – чтобы народ шел не просто «потанцевать», а «потанцевать под ИПВ».
Играли: Ромыч, Саша, Андрей, Джек, Валера, Кира + появившийся посреди сейшена Аркаша, который только что приехал из Ленинграда и таким образом попал с корабля на бал.
Учитывая характер сейшена и контингент слушателей, упор делался на рок-н-роллы и те из панк-роков, которые помелодичней. Звук был на редкость удачным, и удивительно мало было лажи. ИПВ в зале самозабвенно рубились, заводя народ, и народ заводился. Приходили местные крутояры-солидолы в отложных воротничках и с наколками на волосатых кулаках, кричали «О-го-го!» и тоже кидались рубиться и торчать. Администрация была в восторге, тем более что, несмотря на рок-н-ролльный бардак на сцене, в зале парил такой редкий здесь писэндлов. ИПВ попросили повторить все это назавтра.
22.02. Там же, но все наоборот. Саунд – отвратительный, поминутные вырубательства гитар, репертуар, с горя, опять же, пошел сугубо панковский, – что же еще играть в таких условиях? Так что сейшн стали прекращать, а поскольку вошедшую в раж ИПВ трудно прекратить, пришлось обесточить помещение.
29.02. Физ. корпус университета. Ежегодный студенческий праздник «Студ. весна». Кирилл со своими песнями, которых у него много. Народ остался доволен, и девочки давали Кириллу цветы. Пропаганда своего внутреннего мира имеет, короче, успех.
31.02 /?/ ИПВ в составе: Андрей – контрабас, Аркаша – гитара, вокал, Ирина + Плотников – шуби-дуби, Джек – драмс. Веселый такой рок-н-ролльный бардачок. ИПВ в зале – во главе с Ромычем и не разоблаченным тогда еще Шапкиндом пытались превратить эту тихую радость в непотребное буйство, – но тщетно. Несмотря на все старания, присутствовавшие остались сейшеном довольны.
12.04. Университетское общежитие №3. На этот раз уже давно был запланирован совместный концерт ИПВ и БОЛЬШОЙ ЭНЕРГИИ из ТЭЦ-2, которая – комсомольская стройка и т. д. За день до сейшена прибежал университетский комсомольский вождь и стал упрашивать ИПВ сыграть у них. Ну, университет – место родное, половина членов ИПВ была в свое время оттуда выгнана, так что пришлось ТЭЦ-2 ограничиться ЭНЕРГИЕЙ.
Первое отделение: Аркаша – вокал, гитара, Андрюша, Саша, Джек + Кайдалова, Плотников – шуби-дуби энд шоу. Рок-н-ролл.
Второе отделение: с миру по нитке. Саунд: вполне приличный. Слова слышны наполовину. Лажа – отключение гитары. Состав – тот же + Ромыч – вокал. Панк-рок!
Зрители: первое отделение сидели, слушали, хлопали, топали. Второе – через десять минут, если бы у Ромыча возникло желание плюнуть кому-нибудь из зрителей в лицо, он мог бы это сделать, не напрягаясь. Народ стоял перед ним сплошной стеной. Поскольку Ромыч перемежал пение призывами помогать Горбачеву отнимать у богатых и раздать отнятое трудящимся, чурки всех сортов, которых в Тюменском университете на удивление много, образовав закавказский интернационал, вознамерились ИПВ побить. Но почему-то от намерения к действию не перешли. А жаль. Было бы интересно.
В процессе буйства была разбита люстра. Пришла неизвестная тетка и стала пытаться вызвать милицию. Однако и их тоже вызвать не удалось, концерт был продолжен, а у ИПВ, говорят, появилась куча фанов. Посмотреть бы на них.
На следующий день пятерых из них, на радостях нагрузившихся прямо на лекциях самогоном, из университета забрали в вытрезвитель. Это еще раз подтверждает тезис о разлагающем влиянии ИПВ на подрастающее поколение.
25.04. Свердловск, ДК Свердлова. Так называемая творческая лаборатория.
ИПВ выступала второй, вслед за удивительно нудным /но с претензией/ АПРЕЛЬСКИМ МАРШЕМ. Предполагалось, что на сцене будут Аркаша, Саша, Андрей, Ромыч, Джек /все в черных костюмах и без грима/ + Ирина с Плотниковым. Как задумывалось, так и получилось. Только Плотников опоздал на поезд и приехал через четыре часа после окончания концерта, в костюме был только Аркаша, при этом /впрочем, как и все остальные/ размалеванный как портовая шлюха. Народ думал, что будет долгая настройка, и покинул зал. А ИПВ разошлась с места в карьер. Вовсю разошелся незапрограммированный шоу-тандем Мирон – Валера. На сцене бились бутылки так, что осколки летели в первые ряды. Весело закипал самовар. Возле него Мирон с Валерой мыли /буквально – шампунем/ друг другу головы. Кайдалова ходила по сцене колесом, каблуками помогала Джеку барабанить, она же с Валерой палила по зрителям из микрофонных стоек, залегши за колонкой, Валера садился задницей в воду, Саша, помимо своих основных обязанностей, рвал на ней же штаны. Немиров пытался сексуально надругаться над Ромычем, что ему удалось до определенного предела, в зал летели бумажные самолеты, бусы, широкие зеленые инструкционные галстуки, в первые ряды выплескивалась вода, в результате чего с оглушительным треском взорвалась осветительная лампа, а помимо всего этого еще игралась музыка и пелись песни: /«Нога»; «Я Хочу Спать С Тобой»; «Тинэйджер»; «Начало зимы»; «Не Осталось Ничего»; «Рок-н-Ролльный Фронт»; «Бриз»; «Памяти Крученых»/. И даже читались стихи /Мирон, когда умудрился-таки отключить Сашину гитару, таким образом заполнил паузу/. А звук вообще-то был хороший, тексты шли отлично, лажи «почти» не было, короче, народ ИПВ сильно возлюбил, – а куда бы он делся!
Высказывания по поводу этих самых инструкторов:
Петрович: Весь концерт меня бил ужас. Как только Мирон начал бить бутылки, ну, думаю, сейчас начнется, начать кидаться бутылками в зал, трясти перед народом всем, чем можно трясти, разбить друг другу головы. Только когда все это кончилось, я стал вспоминать, – смотрю, а здорово было!
Мирон: Никакого шоу устраивать не собирались. Я только хотел разбить пару бутылок для пущего эффекта и все дела. Но как только я вылез на сцену, тут меня со всех сторон стало бить ритмом, и я просто отключился и торчал. А что я творил в этом невменяемом состоянии, понятия не имею.
Аркаша: Договаривались же – никакого дурдома! Пора думать о музыке, а не о всяких зеленых волосах, битии бутылок и прочей фигне. Это всё провокации, то, что мы делаем. Музыкой нужно зал раскачивать, а не скандалами!
Ромыч: Собственно, скандала-то и не было. Мы как раз выдали то самое, чего все от нас ждали. Тем более что играли мы нормально, если бы Мирон еще не мешал мне петь, так и вообще. В прошлый раз половина зала кричала «ура», а другая хотела нам бить морды, а сейчас – просто все довольны. Вот, мол, еще одна смешная команда. Еще один такой сейшн, и мы просто всем надоедим.
Аркаша: Ни фига не пойму. В чем дело? Нам было по кайфу, народу в зале по кайфу… Что за страдания такие? Я доволен.
¬Разговоры на крыльце:
– А ведь красивая же музыка.
– Шоу хаотичное.
– Нет, это покруче ОБЪЕКТА.
Свердловский рок-клуб изъявил желание принять ИПВ в свои ряды. Поскольку для этого требуется, чтобы в команде состоял хоть один житель Свердловска, в ИПВ изъявил желание вступить Шахрин из ЧАЙФА и Бутусов из НАУТИЛУСА.
Все на этом.
1.05. Тюмень, Спортсквер.
«Улицы – наши кисти, площади – наши палитры!» – кричал всю вторую половину апреля вернувшийся со своих Уренгоев идиот Немиров. Оно и понятно, – на Уренгое на улицах особенно не поторчишь. Результат не замедлил проявиться: 30 мая все учебные заведения Тюмени были завалены произведениями в страшном количестве тридцати экземпляров, извещающие о том, что 1.05 в 12.00 в спортсквере социально-музыкальный формейшен ИПВ будет представлять народу примерную структуру своего нового альбома «Быстрая жизнь в городе Урюпинске во все времена года в условиях обострения классовой борьбы», к работе над которым она приступила. Песни, которые уже сведены, должны быть акустически спеты, а те, которые готовы только наполовину или того менее, их должен был прочесть идиот и трижды герой рок-н-ролла самолично.
Придя на место, ИПВ обнаружила, что народу по объявлению пришло довольно много, но он какой-то странный. Уж шибко двухметровый и квадратный. Ну что же, назвался груздем – полезай в кузов. Пелись и читались: «Город Урюпинск»; «Тинэйджер»; «Мы Все В Конце»; «Где Бы, Где Бы»; «Памяти Крученых»; «Весна»; «Живой Немиров»; «Девчонки»; «Ленинградский Рок-н-Ролл»; «Лето Без Денег»; «Каждую Ночь»; «Осенняя Влага»; «Желание Иметь Много Денег»; «Военкомат»; «Человек В Тундре».
Играли: Саша, Валера, Аркаша – гитары, Ромыч – вокал, Джаггер – флейта, портфель, по которому он стучал. Как оно все было? Так себе. ИПВ – не акустическая команда и под гитару не звучит. Опять же, двухметровые квадраты оказывали на игроков нервозное воздействие, поэтому игралось и пелось как-то вяло, особенно первая, панкообразная часть программы. Зато здорово играли развеселые песни – «Весна»; «Девчонки»; «Немиров»; «Ленинградский Рок-н-Ролл».
Сразу после начала квадраты стали приближаться и охватили ИПВ этаким кольцом. Реакция их на песни была различной: одни откровенно скучали, ковыряли землю носком ботинка и т. п., но не уходили – они были на работе. Другие внимательно слушали, пытаясь, видимо, определить, под какую статью это подходит. А некоторые даже улыбались и притопывали в такт, время от времени морщась от Мироновых матов, которые он напихал в тексты. Помимо людей, которые пришли сюда работать, имелись и отдельные несчастные прохожие, которые смотрели на все это с глубоким сомнением. Помимо того, были, конечно, и фаны, которые, впрочем, не очень торчали, – вяло все-таки было. Добродушного вида, но тоже двухметровый человек, сидевший на скамейке, навинтил на фотоаппарат огромный объектив и принялся это дело увековечивать. Доверчивая ИПВ, падкая на славу, восприняла это как выражение одобрения, и Аркаша, подстрекаемый безответственным фаном, время от времени поворачивался к человеку и улыбался кривыми зубами. Зря он это делал, не будут его фотографии висеть над кроватью мирного любителя рок-музыки: как вскорости выяснилось, человек, который его снимал, тоже был на работе. После случилось вот что: Мирон снял с Валеры его роскошную буржуйскую кепку и пошел по кругу. Подавали вяло, но 14 руб. 28 коп. он собрал. После чего, ведомый под руку неизвестным широкоплечим человеком в штатском, пошел в неизвестном направлении. Растерянная ИПВ двинулась было за ним, но профессионально поставленный вопль «Стоять!» прекратил это дело. Началась беседа. Человек в штатском, который был здесь на работе, тов. Петриев, как выяснилось из удостоверения, которое было у него попрошено, выражал недоумение. Поют, понимаешь ли. Одеты не по уставу. Тяжело ему было, и в этом он решил исповедоваться ИПВ. Выслушав исповедь, ИПВ все же двинула узнавать судьбу Мирона. Куда? Ну, братцы, не первый же раз замужем. В КГБ, конечно.
Придя на площадь, ИПВ попыталась попасть внутрь большого здания на углу. В ответ на такое бесстыдство им предложили было быть посаженными в тюрьму для выяснения личности всех, у кого нет паспорта при себе. «Мы – свободные люди в свободной стране! – пробовали возмущаться форманты. – У нас не осадное положение, комендантского часа нет, паспорта поэтому с собой кто ж носит-то?» – говорили они. «Ты погремушку свою проглотишь», – услышали они в ответ /имелся в виду маракас, который Ромыч держал в руке/. Однако вскоре Мирон появился наружу живой, не битый и даже веселый, и что с ним там было, пускай расскажет сам.
Мирон: Ну, значит, взял я шляпу и пошел. Ну, подхожу к народу, который сидит на скамейке, такая кучка могучая. «Нет, художественный уровень у вас низкий», – отвечают они. Тут подходит молодой человек, вынимает бумажник, из него пять рублей и – пожалуйста. Я был ошарашен. «Ну-уу-уу», – говорю. Тут ко мне подходит молодой человек и радостно сообщает: «А вот вы нарушили закон. Пройдемте!» Что мне делать? Я пошел.
И идем мы, и я думаю: «Герой рок-н-ролла, так твою мать. А на самом деле безропотно идет, как баран на заклание. Убечь? Убечь – это здорово, это – герой рок-н-ролла, бегущий от милиции». А мимо идет черная «Волга» и товарищ делает ей знаки. «Ну вот, – думаю, – завезут сейчас куда-нибудь, черт знает куда на Белинского, будут там в бетонной клетке держать черт знает сколько, потом оттуда пешком переться через весь город ночью – тоска-а-а!» Кстати, заметили, что все отделения милиции находятся черт знает где, на отшибе, куда трамвай не ходит и такси не возит, где пыль, бурьян и лопухи, и под синим небом длинные серые заборы? Почему так? У меня есть несколько теорий. А у вас?
А. Для улучшения пропаганды. Чтобы человеку нужно было семь раз смерить, прежде чем решиться убить полдня на то, чтобы пойти заявить, если ему, допустим, побили морду неизвестные гопники.
Б. Для того, чтобы как можно меньше народу знало, что там у них делается.
В. Нет, тут я лучше прикушу язык. Молод я еще.
Мирон: Но тут мы сворачиваем на площадь, и я вижу, что ведут меня на угол Водопроводной и Урицкого. Ну, это уже лучше. Это все-таки цивилизация.
Ну, и что? Привел меня товарищ в кабинет. Представился. Классов – его фамилия. Вынул «Уголовный кодекс», дал прочесть статью 209-ю, часть вторую – «попрошайничество». От года до двух.
– Так против чего вы протестовали? – поинтересовался товарищ Классов.
Что я мог сказать ему? Что петь мы любим? Что я – стихоплет и хочу стихи свои народу прочесть, чтобы узнать его о нас мнение? Не поверил бы он мне, ох не поверил. Хватай все, что шевелится! Больше трех не собираться! Нешто есть такой закон, чтоб народу песни петь? Писано это Антон Палычем Чеховым, а толку что. Грустно мне там было.
– Ну, вот смотрите, – попробовал я все-таки, – вот город Тюмень, грязный он, небо здесь серое, дома серые, люди унылые, не живут, а спят и не видят снов, а если и видят, так только по телевизору. И что, они счастливы? Ни фига они не счастливы, нудно им, только они и думают, что такая уж у них планида, никак против этого не попрешь. Это у всяких Бельмондов-Сенкевичей жизнь интересная и с чудесами, а нам так положено – спокойно сереть под забором, под серым небом, в грязном городе. Ну, а мы хотим, чтобы было хоть немного веселей. Ну, и поем поэтому, а вы нас хватаете. Чтобы как бы чего не вышло! Чтобы тишь да гладь!
– Кто вас хватает? – не согласился товарищ милиционер. – Вы целый час пели, никто вас не трогал. Ваши ребята и сейчас там поют, а вас я задержал за нарушение закона. И вы будете отвечать по всей строгости закона.
– Но это расправа! – пробовал возмутиться я, – расправа с человеком за то, что он пишет стихи. Товарищ начальник стихов не пишет, значит – никому не писать! Вот если бы товарищ начальник писал стихи, тогда другое дело, тогда – ну-ка всем писать стихи!
– Ну, вы из себя страдальца не изображайте. Страдальцем вы не будьте. Будьте обыкновенным уголовником по статье 209. Закон – это закон.
Тут раздался телефонный звонок. Судя по тону интонации, на том конце провода сидел большой начальник и он был в ярости.
– Почему одного забрали? Почему остальных не забрали? – неслось из трубки гневное. – Их там двадцать человек было, всех брать нужно было. Почему по улице пешком шел? Почему не на машине? Люди же смотрели!
Милиционер, забравший меня, держался, нужно признать, с достоинством:
– Я вам объясню, почему, но не по телефону, – ответил он, нервно косясь на меня.
– Ну, дождешься ты у меня! – раздалось из трубки, а потом гудки.
А мне стало совсем дурно. Милиционер был умен. В самом деле – как это, интересно, представлял себе товарищ Большой начальник забратие всех. Подогнать машину и на глазах всего города, в самом его центре, в праздничный день крутить два десятка человек и запихивать их в машину? А поскольку сами они бы не скрутились, их на глазах всего города бить, тащить по асфальту лицом и т. п.? И что бы, интересно, за обвинение товарищ Большой начальник им бы потом предъявил? Что песни пели? Другое дело – товарищ Классов. Все очень логично: пока пели, мы вас не трогали, но вы нарушили закон – получите. Чтоб другим неповадно было. И замаячила перед глазами моими тюрьма. И стало мне печально.
Милиционер взялся писать рапорт. Для начала он задал мне официальный вопрос: как я намерен трактовать свое поведение. Я спросил, можно ли курить. «Да, пожалуйста. Вы – задержанный, а у нас задержанным предоставляется все необходимое: курево, трехразовое питание, помещение для ночлега. Но все-таки, – как вы объясните свое антиобщественное поведение?»
– А я, – говорю, – не попрошайничал. Мы просто пытались возродить традиции менестрелей с трубадурами – уличных певцов всяких. Ну, я и… для поддержания образа. Но я не вымогал ни у кого денег. Я подходил только к своим, там должны были быть только наши люди, те, кого мы сами пригласили. А если там затесался ваш человек, – то это просто провокация.
– А мы вас в вымогательстве не обвиняем, – согласился милиционер. – А вот факт попрошайничества налицо. Он и на пленку заснят, и свидетели есть. Так что придется отвечать.
И милиционер попросил у меня паспорт.
Паспорта у меня с собой не было. Более того, его не было вообще в г. Тюмени, он был в Свердловске, где я его забыл на квартире, где мы останавливались, и как раз третьего собирался туда ехать.
– Ну, что ж, раз у вас документов нет, придется вас на месяц отправить в спецприемник для бродяг, пока мы будем устанавливать вашу личность.
– Да братаны быстро сгоняют в Свердловск и завтра же паспорт этот привезут.
– А зачем нам это? Мы и сами установим, кто вы такой. А у вас будет время подумать, о чем где следует петь, а о чем и где не следует.
Вы понимаете мои ощущения? Ну, посадить-то, может, и не посадят, но вот продержать меня с полгодика в разных спецприемниках да предвариловках – это уж как проще. А уж разобраться тамошним зэкам, что ежели печонки мне отобьют, ничего им за это не будет, – это и вовсе проще простого. Да-а…
Тут опять зазвонил телефон. Милиционер снял трубку, сказал «Сейчас» и предложил мне пройти в соседнюю комнату. Там были еще два человека в штатском, не менее, естественно, квадратных. Милиционер, меня забравший, меня же и посадил – пока на стул, – и ушел. Видимо, факт нечаянно подслушанного разговора его не обрадовал. А я остался сидеть. Сидеть было не здорово. «Да, – думал я. – Вот так, значит, жил, песни сочинял…» И это било меня изнутри, точно кашель.
– А вы кто? – через некоторое время спросил меня квадратный человек с добродушным лицом, который сидел у окна.
– Как кто? – не понял я.
– Ну, вы, на площади?
– Кто? Люди. Друзья… – не понял опять я.
– Ну, вы за что? /и опять я не понял./ Металлисты?
– /только сейчас мне стало въезжаться/ Нет. Мы – /«панк-рок» я сказать не решился/ волна.
– А-а-а, – понял меня человек в штатском. – Но что-то вас как-то мало, человек двадцать, не более, а?
– Да, есть такой факт.
Тут вошел товарищ Классов.
– Пойдем, – сказал он мне. И сердце у меня упало.
Но повел он меня в свой кабинет.
– Сейчас распишешься в получении предупреждения, – объяснил он.
И сердце мое поднялось снова. Предупреждение – это не постановление. И тут же упало опять. Или это – о даче ложных показаний? Нет, однако. Предложено мне было расписаться в том, что я предупрежден о недопустимости своего образа жизни и занятия попрошайничеством, и что в случае повторения такового я буду наказан по статье. Ромыч меня потом ругал: подписавшись, я тем самым признал, что попрошайничество имело место. Надо было не подписывать. Но я подписал. И без разговоров. Страшно мне было там, братцы. После чего деньги, которые я перед этим выложил на стол из моих карманов, были сгреблены обратно в шапку и вместе с оным оружием преступления мне возвращены. А, признаться, было бы обидно, будь оно не так, о чем я, кстати, как это ни странно, подумал прямо там. Несмотря на все мое желание бежать, бежать отсюда. На каковые деньги были куплены три бутылки шампанского и употреблены по своему пищевкусовому назначению. Хочу также добавить следующее. Милиционеры, наверно, увидели дьявольскую хитрость в том, что все форманты были абсолютно трезвы и даже не с похмелья. А все на самом деле гораздо проще. Никакой хитрости мы не приготовляли, поскольку и в голову нам не приходило, что факт пения на улице в хорошую погоду песен собственного сочинения может так заинтересовать милиционеров и прочих да еще в таком количестве.
Инструкция по выживанию ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ
«Новости этого лета»
Р. Неумоев
ДАЙДЖЕСТ НЬЮС
Приходится признать, что ничего особенного в кругах, близких к формейшену ИПВ, не произошло. Впрочем, раз уж такая традиция – описывать вкратце все происшествия, существует, не станем ее нарушать.
24 июля. Из города Свердловска раздался телефонный звонок, и председатель тамошнего рок-клуба сообщил: «К вам едет… нет, не ревизор… А хотя, ревизор, Коля Рок-н-Ролл с инспекционной поездкой по Западной и Восточной Сибири». День спустя, ночью, компания панков произвела побудку всеинструкторского пасынка Ю. Шаповалова /последнему, кстати, надоела роль сына полка и он подумывает сделаться «дельфийским оракулом»/. Затем был безжалостно поднят с постели домовладелец Р. Неумоев. Всем собравшимся в его небольшой квартире в 3 часа ночи, а также соседям в близлежащих квартирах, было предложено слушать в течение часа, как команда Ника Рок-н-Ролла орет резанной свиньей про девушек, изнасилованных ментами, фашистских извергов, американских сенаторов и спившихся эвенков. При этом старина Ник закатывал глаза, умело имитировал эпилепсию и голый скакал с подоконника на пол. Везде оставалась его возможно инфекционная слюна.
ВТОРОЙ ЭШЕЛОН гостил в Тюмени до 28 июля, ездя на дачу, живя кум королю в пустой двухкомнатной хате по ул. Севастопольской и почти непрерывно бухал вино и пиво. Время от времени Николай Рок-н-Ролл обращался к «инструкторам» со словами: «Да, Питеру есть чему поучиться у тюменских рокеров!», имея в виду, что набаловавшийся всякими Цоями да БГ Питер как-то охладел к Колиным погромам и палеву хат. При этом глаза у Коли делались неестественно влюбленными и покрывались слезами.
26 июля. Дима Попов организовал экшн с участием ВТОРОГО ЭШЕЛОНА. До самого последнего момента все задуманное /и впоследствии блестяще осуществленное/ казалось полнейшей авантюрой. Разудалая гоп-компания Н. Рок-н-Ролла в полном панковском прикиде должна была участвовать в одном концерте с ВИА ДИЛИЖАНС, русским народным хором из Сургута, слесарями-поэтами из литобъединения моторного завода и демонстраторами Тюменского Дома мод! Причем все эти «коллеги» ехали на турбазу моторного завода в одном автобусе и непрерывно репетировали свои, так сказать, программы. Панки вели себя нагло и ретиво. Бабули же отвечали матерным ревом.
ВТОРОЙ ЭШЕЛОН выступал последним. Были предприняты все меры, чтобы дирекция моторного завода как минимум вызвала милицейскую роту для подавления беспорядков. На подкрепление дотошно-развязанному Рок-н-Роллу пришел даже пресловутый Ромыч из ИПВ. Его долго отговаривали, видимо, боялись, что он все испортит. Но Ромыч, как известно, упрям, как пень, и любит делать все назло. Так что пока ЭШЕЛОН готовился к выходу на сцену, Ромыч отрывался и твердил: «Буду!» Но когда оказался на сцене, то, видно, испугался, что и вправду все испортит, поэтому только вначале еще хорохорился и пытался пропагандировать гомосексуализм, а впоследствии затерялся между ног выступающих и все норовил свалиться со сцены и отлежаться там в безопасности.
Что до дирекции и граждан, то они безучастно жевали шашлыки и делали вид, что на сцене выступает детский ансамбль бального танца. Солнце, озеро, песочек, шашлыки… Как-то не хотелось верить ни во что дурное. Дурно было только работникам милиции, пытавшимся в течение получаса после концерта выловить по окрестным рощам и пляжам негодников, задумавших испортить День города на Андреевском озере. Но панки, между прочим, если с них все снять и оставить в плавках, ничем не отличаются от рядовых купальщиков.
27 июля. ВТОРОЙ ЭШЕЛОН выступал не во дворце и не перед султаном, а в здании горисполкома перед сотрудниками горкома ВЛКСМ. Перед выступлением Ромыч пытался побить Гузель, но так как дело было в кабинете второго секретаря горкома, то этого сделать не удалось. Более добавить, кажется, нечего, кроме того, что в буфете горисполкома бутерброды продаются исключительно с черной и красной икрой и стоят чертовски дорого, но их покупают и едят. Живут же люди!
29 июля. ВТОРОЙ ЭШЕЛОН, Ромыч и Артурка Струков отбыли зайцами в Новосибирск. В небольшом городе Барабинск они были ссажены с поезда и захвачены в плен большой группой сотрудников местного уголовного розыска. Не пойманными остались лишь Артурка и гитарист ВЭ Юра Зенченко. Артурка, как известно, недавно «с дизеля», а Юра недавно с подводной лодки. Вот она, армейская закваска! Оба рокера загодя сиганули на промежуточной станции и были таковы. Так что вся отпущенная под честное слово компания прибыла в Новосибирск на электричке, а Юра и Артур – в вагоне с солью, где, кроме этой самой соли, ничего съестного не нашлось.
2 августа. Темной дождливой ночью разношерстная компания тюменских, симферопольских и новосибирских панков пробиралась перелесками Академгородка к общежитию №6 Новосибирского государственного университета. Никогда бы не поверил, что окажусь тут, да ещё при таких романтических раскладках.
В общежитии №6 местные комсомольские боссы загорелись идеей устроить вечерок с клубничкой. И вечерок удался на славу. Коля Рок-н-Ролл бесновался и показывал голый член. Роттен изображал циклопика – что-то более отвратительное трудно себе представить. Потом пошла вещь со скандирующим припевом: «Берия, Сталин, Гитлер, Гиммлер!» – суперхит «Солдаты Рок-н-Ролла» и песня под названием «Бум». Там такой текст:
Бум – это не костюмированный бал.
Бум – это бьет большой барабан.
…/Тут я не помню/…
Мы люди из племени эвенского орла,
Смейся, русский, твоя взяла!
Радуйся, русский, кружися воронье!
Это ты здорово придумал – ружье!
Это ты здорово придумал – спирт –
Кто не убит, тот как мертвый спит.
Необычность темы и то, как она подана, свидетельствует о том, что Ник Рок-н-Ролл не только международный тусовщик по фестивалям и сейшенам, но очень неслабый текстовик. А если еще вспомнить его артистизм, то тем обиднее отсутствие всего остального.
Тем не менее, новосибирская публика ВТОРЫМ ЭШЕЛОНОМ была великолепно нагрета, а дуэту Струков – Ромыч, представлявшему ИПВ, оставалось только подбрасывать поленья.
4 августа. Вся компания тусовалась у некого Энди на его шикарном трехкомнатном флэту. Вожди обеих команд бросали клич: «Громи буржуев!» Тут же было решено, что громить необходимо там, где стоишь, ибо ближайшим «буржуем» был признан хозяин флэта. Начались кражи. В процессе было украдено множество банок консервов, выпит весь папин египетский одеколон и все хранившееся в доме спиртное. Кедами пренебрегли, – видимо, из-за того, что в дороге они лишняя помеха. Грабеж продолжался целые сутки, но, что интересно, впоследствии по-настоящему была замечена лишь пропажа папиного одеколона и маминой бутылки шампанского. Тем не менее, о хозяине у всех осталось приятное впечатление /еще бы!/.
На исходе дня местом диспозиции был определен опять таки НГУ. В музыкальной комнате местных джазменов собралось человек 30 разного лада: панки, хиппи и пр. Электричество! Голосовой аппарат – бытовой усилитель «Радиотехника»! Зато живой барабанщик из панковской команды БОМЖ, комбик для ритма и жаждущий поджемовать саксофонист. Программа та же. Но когда опытный Ромыч /как-никак преподаватель ТСО в Институте культуры/ сделал разборчивым вокал, то покатил такой крупняк, аналог которому придется искать где-то в пространстве между БЁЗДЭЙ ПАТИ и ЗЭ СТУГГЭЗ. Так что импровизированной ИПВ на сей раз ловить было нечего, – фон был настолько ярок, что изображать им что-либо было уже невозможно. Впоследствии джазменов из комнаты выгнали.
7 августа. День рождения Николая /фамилия и отчество неизвестны/ Рок-н-Ролла. В этот день имели место следующие события. Был закуплен портвейн и упакован в огромный чемодан. Что с ним было потом, вопрос праздный. Бесследно пропал некий Джордж, который ранее глубоко и смачно резал вены. По догадкам, его в состоянии пьянственного изумления подобрали милиционеры и сопроводили туда, куда он и собирался – в психбольницу. Именинник при содействии верного своего перкуссиониста Бабаяна высадил у героя рок-н-ролла и вождя Ромыча окно в хату и закочумал там на вольных хлебах. ВТОРОЙ ЭШЕЛОН оприходовал многое из личного имущества членов ИПВ. После чего хочется воскликнуть: «Коля, твои люди – гопники! У своих красть нехорошо. А ведь ты, какой ни есть, а поп».
Небезынтересна также позиция Ромыча. Когда «ставили хату» новосибирца Энди, он самодовольно кряхтел и разглагольствовал на тему социальной справедливости. Говорят, что теперь он все больше склоняется к библейским истинам.
В период с 10 августа по сентябрь вся ИПВ была в разъездах, а именно в Крыму. Гр. Шапкинд пребывал в спецбольнице для начальников и партийных боссов и лечил там сердце, истерзанное муками собственной никчемности. Приходится признать, что вышеупомянутый Шапкинд велик в своем деле, т. е. в полной бездеятельности. За последние годы позиция его укоренилась и окрепла. Он много принял на этой стезе и заработал невроз сердца. И теперь уже ни у кого не вызывает сомнения то, что это личность. Как и любое проявление постоянства и последовательности, его убедительность вызывает всеобщее уважение.
14 сентября. Дима Попов организовал прослушивание перед работниками Ленинградского райотдела культуры. Прослушивалась программа Артура Струкова под вывеской ИПВ как одна из частей оной. Исполнялись: «Старенькие Джинсы», «Квадрат», «Конура…», «Памяти Крученых», «Я Хочу Быть Молодым», «Песня Для Боевой Подруги», «От Моей Любви К Тебе», «НБ Вальс», «Свобода», «37-й». Скучная программа. Оживление во время исполнения первых семи вещей вносила только забавная круговерть с басистами, которых за все время прослушивания у Артура набралось трое: две песни – А. Ковязин, две – А. Кузнецов, две – Рома Лыжин и одну опять таки Ковязин. По-настоящему запахло роковым вокалом лишь в «Свободе», «НБ вальсе» и, безусловно, хитовом «37-м». Артур играл на ритме, пел и иногда брал кларнет. Как оно и закономерно, и то, и другое, и третье он делал без особого блеска. Особенно страдал вокал. Съедались слова, а то и фразы, не говоря уже об окончаниях. В результате почти весь смысл песен оставался за кадром. Однако, несмотря на это, комиссия всерьез поговаривала о тарификации и предоставлении помещения.
После Артура на сцену заступил Кирилл Рыбьяков. Из немногочисленной публики, находившейся в зале, понеслись реплики, исполненные злого сарказма.
– Кирилл, будь как Боря! – кричали университетские фаны ИПВ.
– Будь лучше Бори, – вторили им другие.
Создавалось впечатление, что Кирилл действительно изо всех сил старается походить на мэтра БГ. Впрочем, он, видимо, был с этим не согласен и яростно огрызался. Столь неординарной по стилистике программы под эгидой ИПВ еще не исполнялось: кадриль и блюз, панк и гопак, а также что-то из репертуара славной группы ВОСКРЕСЕНИЕ, но в новой ипостаси. Чудно, право. Вот уж, воистину, играем, что захотим, а чего не хотим, то все равно играем, ибо сказано: всякая вещь для пользы есть.
На сегодня все. А сегодня у нас 20 сентября 1987 года.
ОТДЕЛ ПИСЕМ
«С фронта и на фронт»
Р. Рюмкин-Водкин /святой/
ИНСТРУКЦИЯ ПОСЛЕ РАЗГРОМА
/Декабрь. 1987 год/
Привет, дорогой мой!
Похоже, что лето прошло для тебя не совсем здорово. Имею в виду почти полное отсутствие информации о тюменских и всесоюзных рок-н-ролльных делах. Это все довольно просто объяснимо, хотя от объяснений тебе мало толку. Дело в том, что ИПВ летом не существовала практически, дружище. Что касается самой идеи ИПВ, она, разумеется, никуда деться не могла. Идея эта возникла как следствие каких-то причин, и до тех пор, пока эти причины существуют, с ней ничего не поделаешь. Так что идею оставим и не будем за нее волноваться. Сделаю лучше краткий исторический экскурс и перейду к расстановке творческих потенциалов.
Весной 1985 г. ИПВ возникла как таковая, то есть произошло фактическое воплощение идеи, о которой говорилось выше, но суть которой придется изложить как-нибудь потом. Имела она вид, как ты сам помнишь, рок-клуба на 5-м этаже общаги.
Следующей весной внутри ИПВ благодаря энтузиазму Игоря Жевтуна /честь ему и хвала/ возникла такая форма существования внутри ИПВ как джаз-бэнд. Так он и был назван по наущению М. Немирова, благодаря энтузиазму которого идея эта вообще приняла какие-то реальные формы /и ему честь и хвала/.
Летом 1986 года исчез с тюменского горизонта рок-бэнд, исчезли его основатели, исчез и М. Немиров. Через месяц примерно Гузель привезла весть о том, что в г. Свердловске заинтересовались существованием ИПВ. Заинтересовались благодаря рассказам Гузель, привезенными фото и печатными материалами.
В течение недели после этого Ромыч сколотил новый бэнд, назвал его прежним именем ИПВ и повез в Свердловск, показывая на скорую руку партии ритма и баса К. Рыбьякову и Я. Афанасьеву.
По приезду в Тюмень вышеупомянутые прекратили свою деятельность в ИПВ /тут возникает вопрос №1, поставленный впоследствии Аркадием Кузнецовым: имел ли право Ромыч так называть новый фактически бэнд?/
Всю осень 1986 года Ромыч в непрерывно-нервическом состоянии тщетно пытался заставить новую ИПВ репетировать. Ничего не добившись, он переключил свои усилия на запись, отчасти дома, отчасти у группы КАПРИС, дав им в пользование свои тесловские микрофоны. Вместе с Ромычем весьма нерегулярно работали Герман Безруков и Юра Кощеев. Впоследствии этой нерегулярности Ромыч привлек для работы в студии своего нового знакомого Александра Ковязина /семья их с давних пор, как говорится, дружная/.
В то же самое время тандем Рыбьяков – Крылов запалили А. Ковязина и А. Шегунова, у которых имелось место для репетиций и кое-какой аппарат для записи, и создали новый бэнд КРЮК.
Съездив пару раз к черту на кулички вместе с Ромычем, А. Ковязин предложил последнему писаться у него в ТИИ /«индусе»/. Ромыч согласился. Ковязин и Шегунов поделили свое время и начали писаться по предложенной Ромычем новой системе и на ромычевский магнитофон. Благодаря этому впервые появилось что-то, похожее на качество. Та часть, за которую отвечал Ромыч, имела по-прежнему название ИПВ.
Зимой 1987 г. в Тюмень ненадолго /в отпуск/ вернулся Аркаша, да так и остался. Послушав записи, сделанные Ромычем, Ковязиным, Шегуновым и Джеком, он констатировал, что они не бог весть что такое, но «это уже можно слушать». По настоянию Ромыча, Аркаша проиграл программу старой ИПВ Ковязину и Шегунову. Те поначалу восприняли ее скептически, но Ромычу удалось их убедить, что вещи стоящие /если не сказать, что гениальные, ибо приходится признать, что лучше, чем «Не Осталось Никого», «Тинэйджер», «Мы Все В Конце» и «Никто Не Хочет Бить Собак» никто из вас до сих пор сочинить не может/.
Таким образом, в рекординг-корпорейшене появилась еще одна часть. А через некоторое время состоялось выступление Аркаши совместно с ИПВ /как-то так получилось, что в корпорейшене прижилось опять таки это название/.
/Кстати, впоследствии Кириллом Рыбьяковым был поставлен вопрос №2: имел ли право Ромыч влезать туда, где работал КРЮК?/
Ранней весной 1987 года уехал обратно в Армению Ю. Крылов. Обломилась студия ТИИ. И Ромыч нашел новую студию, где работали уже практически профессиональные тюменские музыканты, которым Ромыч, по странной иронии судьбы, читал лекции по «тех. средствам» в Институте культуры. Для работы там Ромыч привлек А. Ковязина и А. Шегунова. Ни К. Рыбьякова, ни А. Кузнецова, ни даже столь необходимого Джека, несмотря на многочисленные призывы, затащить туда не удалось.
Качество полученной там записи почти в два раза превосходило все, что было сделано до этого, но в целом ряде вещей это почти свелось на нет полным неумением писаться наложением.
Какого-либо другого места для репетиций тогда не имелось, поэтому к поездке в апреле 1987 г. на фестиваль /если быть точным, все это происходило в рамках творческой лаборатории/ в г. Свердловск оказалось отрепетированным только то, что записывалось. В Свердловске, таким образом, выступали Ковязин, Шегунов, Ромыч, Джек, Аркаша. Последний был там только потому, что имел безусловные авторские права на исполненные старые хиты. То, что Аркаша был там единственным, кто не въезжал во время выступлений ни в зуб ногой, великолепно слышно на сделанной свердловчанами записи. Могло ли быть иначе? Да, если бы Аркаша хотя бы раза три-четыре принял участие в записи. Но Аркаша с Джеком имели в то время твердое намерение сколотить свой бэнд и занимались сбором аппарата.
В результате ИПВ выступила в Свердловске, где Ромыч исполнил, а вернее, наряду со всеми принял участие в исполнении двух Кирилловских хитов, двух своих и двух староинструкционных. /После этого Аркашей и Кириллом был поставлен вопрос №3: имел ли Ромыч на это право?/
Как следствие первых трех, перед ИПВ встал вопрос №4: кто такой Ромыч, чтобы отбирать у Кирилла музыкантов, присваивать себе славное имя ИПВ и петь ее великие хиты?
Пребывающий ныне в Ростове-на-Дону Немиров в разных письмах членам ИПВ отвечает на этот вопрос так: Ромыч – это фашист, рвущийся к власти и стремящийся отобрать у широкого пипла его музыку. Существует еще одно мнение, – что Ромыч разрушил инструкцию /ИНСТРУКЦИЮ/.
Тем не менее, в настоящий момент ИПВ продолжает свое существование в том виде, в котором она существовала всегда: в виде нескольких бэндов, правда, ни один из них не носит теперь имени ИПВ. Это пока все.
ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ. ДОКОЛЕ…
/Письмо в газету/
ДОКОЛЕ…
В газету «Тюменский комсомолец»
В Тюменский горком КПСС
В газету «Московские новости»
В стенгазету, наконец…
Уважаемая редакция, мы полностью согласны со статьей т. Николаева, помещенной в рубрике «Мнение зрителя» в номере за 10 января вашей газетой. И все же, напрасно, нам кажется, т. Николаев полагает, что он достаточно последовательный противник рока, – предлагаемые им меры не так уж радикальны. Давайте разберемся. Что представляют собой так называемые рокеры?
Это довольно незначительная прослойка нашей молодежи, состоящая преимущественно из недоучек, алкоголиков, наркоманов и потенциальных изменников Родины, разочаровавшихся в нашем обществе из-за собственной лени, никчемности и пытающихся, вследствие этого, оправдать себя и наоборот, не мы виноваты, что вы нас такими сделали. А что же им теперь остается? Только мстить. И они мстят – глумятся над всем, что свято для каждого советского гражданина и патриота. Многие их песни буквально пропитаны ненавистью к нашему общественному и государственному строю. Способны ли такие люди выполнить интернациональный долг? Нет. Может ли Отечество опереться на них в трудную минуту? Нет. Правомерен вопрос: на что нужна, для чего может сгодиться эта кучка оторвавшихся от своего народа, от своих корней, от своего государства молодых людей?
Таким образом, отвечая на вопрос, кто «рокеры», мы, если будем откровенны и честны, констатируем печальный факт – это закоренелые враги нашего социалистического строя и советского общества, и с ними следовало бы поступить как с врагами. Товарищ Николаев совершенно правильно оценивает их деятельность, но предлагает по сути дать этим отщепенцам очередную отеческую оплеуху. По нашему мнению, к ним надо отнестись серьезно, причем столь серьезно, как этого заслуживает их антинародная деятельность. Навряд ли такая высшая мера социальной защиты от этого зла как расстрел будет чересчур суровой по отношению к этим отщепенцам. Вспомним, что когда того требовали интересы нашего государства, пришлось ликвидировать даже таких людей, как Киров, Рудзутак, Тухачевский, Мейерхольд, Пильняк, Бабель, Мандельштам и многих других. И это, заметьте, были великие люди, внесшие огромный вклад в процесс становления нашего государства, в укрепление его обороны, в развитие искусства. Но ведь пожертвовали ими, когда стало необходимо. А о ком речь идет сейчас? О кучке юнцов, играющих в героизм, на почве своего гипертрофированного «Я» возомнивших из себя чуть ли не социальных мессий, сколачивающих разные «движения»: от «Рок ин оппозишн» до «антисов. рок». Подумайте только, они при этом прикрываются светлым именем советской молодежи. Сколько же можно терпеть?! Ведь эти люди развращают нашу молодежь.
Подобно печально известным «лефрам», «имаженистам», «дадаистам», вылезшим на свет божий во времена НЭПа, эти новоявленные «леваки» повылазили теперь из своих дыр и обнаглели до того, что не стыдятся демонстрировать со сцены свое буржуазное псевдоискусство и трюкачество. Они издают свои журналы и распространяют их среди молодежи. Спрашивается, когда этому будет конец положен? Неужели нашей прессе, радио, телевидению до сих пор не ясно, что с таким явлением как «рок» необходимо всеми силами бороться, не откладывая это ни на минуту? К сожалению, это пока понимают только такие по-настоящему патриотические организации, как «Отечество», сообщества воинов-ветеранов Афганистана, а также члены общества «Память», которое, увы, прекратило свою деятельность. Неужели тот факт, что против «рока» и «рокеров» выступают наши заслуженные писатели, поэты-песенники, композиторы, еще не прояснил умы людей, в чьих силах положить конец этому безобразию, и которые в былые годы ревностнее охраняли моральные и нравственные нормы нашего общества.
Мы, со своей стороны, заявляем, что когда этих врагов и изменников своей страны и ее государственного строя начнут уничтожать, мы оказались бы в первых рядах…
С уважением – ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ
«ПАНКИ В СВОЕМ КРУГУ»
/застольные беседы в трех частях/
Часть 1
В числе собеседников:
О. Собистов /Роман Неумоев/;
Хан Кага-бей /Егор Летов/;
Барон Лю Бер /Артур Струков/;
Израиль Иудович Гершинзон /Шапа/.
Записал: С. Еливанов
Роман /далее просто Р./: Пьешь ли ты вино? И если пьешь, то в каких количествах?
Егор /далее Е./: Пью в количествах для кайфу. Но никогда не перепиваю.
Артур /далее А./: Не припеваючи /шутит/.
Егор: Чтобы не блевать.
Роман: Понятно, но сейчас вина нет, так что будем пить чай.
Артур: Чай-ф /знай, мол, наших/.
Разливают чай.
Шапа /далее Ш./: Шапе, Шапе-то /очень по-митьковски/.
Ищут сахар, находят с трудом /к большой досаде Романа/.
А.: Вон сахар-то.
Р. /с легким раздражением и как бы в шутку/: Ну, панки-то могли бы и без сахара.
Ш. /умильно/: Сахар!
А.: С сахаром-то оно слаще.
Ш. /оттягиваясь/: Бля, сахар!
Р.: А вообще, как у вас в Омске с вином?
Е.: С вином у нас нормально, в два часа можно взять водочку, пиво свободно.
А.: Надо приехать.
Ш.: А пиво в бутылках? /одним судьба – карамелька, а другим судьба – одни муки…/
Е.: Пиво разливное и бутылочное есть.
Ш.: Ну, разливное и у нас есть, только за ним стоять надо.
Е.: Разливное у нас свободно, в каждом ларьке /добил-таки/.
Ш. /с надрывом/: Ну почему я там не живу!!!
Е.: Другой вопрос – финансы. А как деньги есть, так пожалуйста. Почитается пиво.
Р.: Как тусовка?
Е.: Плохая.
Р.: И в Омске единственная?
Е.: Не совсем, есть еще художники-модернисты. Клевый авангард рисуют. А тусовка наша, человек 10-15, как у ИНСТРУКЦИИ, поменьше, может, будет… Она включает в себя, в основном, музыкантов. То есть у нас получается группировка ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА – человек семь, составы варьируются, в зависимости от того, кто тексты пишет, кто лидер. У нас Эжен есть, так он когда пишет тексты, а я на ударных сижу и все это играется в панк-роке, группа называется АДОЛЬФ ГИТЛЕР, когда я сижу за ударными и за басом, а играются песни в идиотском акустическом духе, тогда это называется ПИК ЭНД КЛАКСОН, кстати, очень клевая группа. Когда я пишу свои песни, тогда это называется ГО. Если играет некий Сергеич /Сергеич, Петрович… наводит на мысли о параллельном развитии и о множественности миров/, я и еще вокалист, да плюс Маднесс – барабанщик ПУТТИ, плюс еще компашка, это называется КОМКОН-2.
Р.: А почему барабанщик ПУТТИ у вас, если это новосибирская группа?
Е.: Потому что он служит в Омске. И если этот Маднесс поет свои тексты, играем мы всей тусовкой, это называется группой КАЙФ. Ну, и группа всякой попсы, всяких металлистов, с которыми мы отношений никаких не поддерживаем.
А.: А у вас нет напрягов насчет авторства, когда каждый хочет пропихнуть свое?
Е.: Нет, кто хочет, тот свое и поет. Потому-то у нас и групп много.
А.: Поет-то, поет, но ему рады подыгрывать?
Е.: Да, разумеется. Тусовка-то одна, все вместе играют.
А.: Вот оно.
Р. /вторит/: Вот оно, просветленье-то… Прихлебнув чаю, задаю я тебе каверзный вопрос.
Е.: Давай.
Р.: Твое отношение к власти?
Е.: Весьма плохое.
Р.: Почему?
Е.: Потому что все, что я делаю – это борьба с тоталитаризмом во всех его проявлениях. А власть представляет собой самое худшее проявление государственности, стало быть, тоталитаризма, стало быть, фашизма, если говорить конкретно. А я очень ярый антифашист. И поэтому я считаю, что весь панк, вообще все, что я смогу сделать своими песнями, – тоталитаризму давать отпор.
Р.: А что ты стремишься разрушить?
Е.: Любой тоталитаризм, как в мышлении, так и в отношении каких-то человеческих связей, тем более в государственных отношениях, из которых состоит весь цивилизованный Вавилон.
Р.: А панк-рок воспринимаешь только как музыкальное средство выражения…
Е.: Не только музыкальное, но и текстовое тоже.
Р.: …или в музыке тоже проповедуешь анархизм, то бишь сокрушение?
Е.: У меня к музыке несколько иное отношение. У меня как-то изначально заложено то, что песня должна быть хитом. То есть, песня должна работать многочисленно, многоразово. Я исхожу от того, что на Западе делает РАМОНЗ или КЛЭШ там, или ПИСТОЛЗ, то есть первая волна панка, не ЭКСПЛОЙТЕД там, а первые панкеры. Должна быть очень клевая песня, простая и очень клево запоминающаяся, жесткая такая… Она, стало быть, должна быть хитом, то есть у нее должен быть некий хук, который будет цеплять, и при этом песня должна в башке крутиться, запоминаться и действовать много раз. Я сочиняю песни таким образом: если я ее запоминаю, она у меня в башке начинает крутиться, я ее играю день, два, пять раз, двадцать раз и всякий раз получаю кайф, – значит, песня клевая, если через три дня песня просто надоедает, я ее больше не пою, потому что у меня песни жесткие, примитивные и в то же время мелодичные.
А.: В песне сначала музыка или текст?
Е.: А как-то одновременно получается, но первична даже не музыка, а какая-то ритмическая структура, скажем так. Необходима некая цепляющая фраза: «Свое говно не пахнет» или «Мы в глубокой жопе», относительно которых все уже разворачивается. Главное поймать некий момент, а дальше все идет само собой…
А.: О’кей.
Ш.: Свое говно не пахнет.
Е.: У меня каждая песня – это всего одна фраза, которая обыгрывается так или иначе. Поэтому у меня все песни такие: «Пошли вы все…» или, опять же, «Все мы в глубокой жопе».
Р.: А ты веришь в демократию? То есть вообще, она возможна?
Е.: Нет, честно говоря, не верю.
Р.: Допустим, тоталитаризм сокрушен, а ради чего?
Е.: О, не верю.
Р.: Может, ради того, чтобы была демократия?
Е.: Вот такой вопрос задаешь, значит. Как тебе сказать… Я анархист в таком плане, что она возможна у битников, что ли… Сокрушить власть нельзя, потому в самом человеческом сознании тоталитаризм заложен совершенно четко. Поэтому игра заранее проиграна. У Галича есть совершенно клевая песня про то, как с зоны зеки бегут, их убивают одного за другим… кончается, что их вроде всех убили. И он просто говорит белым стихом: «Все равно, даже если бы не один не добежал, все равно бежать стоило, все равно надо было». Игра заранее проигрышная, это я знаю, ничего не удастся сделать, но, тем не менее… Есть такая притча Николая Бокова, диссидента такого. Были некие люди, каким образом они попали в сундук, непонятно, но попали они в сундук, и жили там год за годом. Жили, забыли, что там за сундуком делается, сажали картошку. А так как сундук был закрытым, потому что его нечистая сила закрыла на замок, там не было ни свежего воздуха, ни света, было темно, сыро, душно, но они привыкли, им казалось, что все нормально. Росли они рахитами, слабыми, с бледными лицами. Однажды дужка сундука заржавела и сломалась. Поток свежего воздуха зашел в сундук, ну и люди там обалдели, смотрят – такой свет, такой воздух, сначала подумали, что задыхаются, а самые любопытные полезли к крышке и стали выглядывать. А нечистая сила стала опять крышку закрывать, а люди то голову, то локоть на край положат, крышкой этой локти то прищемит, то совсем оторвет. Но за счет того, что кто-то голову постоянно кладет, крышка не закрывается, поэтому хоть слабый, но какой-то поток свежего воздуха в сундук идет. Вот такая ситуация. Я считаю, вот то, что у нас делают рокеры или панки, это то самое и есть.
А.: А больше невозможно?
Е.: Нет!
Р.: То есть, то, что можно сделать, это что: глоток чистой воды время от времени.
Е.: Отчасти так, а во вторых, все это делается изначально для себя. Я считаю, что каждый человек по своей сути изначально одинок. Поэтому все, что он делает, он делает для себя. К тому же анархия торжествует, если это внутренняя анархия. Если человек добивается внутренней свободы, именно внутренней анархии, это победа! И каждый раз какая-нибудь песня группы ЧАЙФ, про кота, например, это победа в глобальном масштабе, глобальная победа над системой. У Аксенова такой рассказ был про гроссмейстера, читали, может быть /получив утвердительный кивок, продолжает/. Едет гроссмейстер в поезде, играет с каким-то любером, с урлаком. Гроссмейстер ему мат поставил, а тот не заметил и играет дальше, а ему мат давно, а он все играет. Этому гроссмейстеру неудобно напоминать, что тому мат, и он дальше играет. Потом ему надоело, и он сдался, а любер говорит: «Ты гроссмейстер, а я тебя победил». Гроссмейстер с грустным видом, потому что каждый день приходится такие партии играть, открыл чемодан, в котором лежат медали с надписью «Победившему меня», и повесил на грудь этому люберу. Такая же ситуация и в жизни.
Р.: Короче говоря, демократии быть не может.
Е.: В глобальном масштабе – нет. Тоталитаризм заложен в сознании человека изначально, мудака убедить в том, что он мудак, нельзя. Есть такая буддийская пословица. «Можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его глотнуть», поэтому каждый глотает сам. А поскольку человечество существует уже 4000 лет, это доказывает, что как был фашизм, так он и остался, как были Христы, так они и остаются.
Р.: Все ясно… Шапа, может, ты вопросик задашь, может, тебя что-то интересует?
Ш.: Кхе-кхе… Дак, ексель-моксель /на самом деле он сказал совсем другое/.
Шапа начинает стучать по столу и всем своим видом выражает готовность немедленно задать вопрос.
Поднимается страшная суматоха, ведутся крупномасштабные приготовления к процессу задавания вопросов Шапой.
А.: Не стучи.
Р.: Уровень скачет.
Ш.: Уровень, уровень-то скачет… Тут вот, б…ь, все… Веришь ли ты в любовь? /неземным ангельским голосом/.
Р.: Каверзный вопрос.
Е.: Экий вопрос. А что ты под любовью понимаешь? Я вообще-то человек верующий, честно сказать.
Р.: В Бога?
Е.: Да. Причем, в Бога именно как в воплощение любви. Бог не какой-то выше крыши, сидит там дядя какой-то и всеми правит, а бог согласно буддийской философии. Есть любовь не кого-то за что-то, а любить как дышать, как жить. Только в условиях нашей жизни как-то все не так получается, а это вообще-то даже и нельзя. Это исключает возможность быть рокером, потому что для меня рокер – это человек, который живет среди всех и очень переживает за других и за ситуацию в мире.
Р.: Да, но если исповедовать личную любовь, то придется переживать за кого-то одного, так что у тебя на других просто времени не останется.
Е.: Вот поэтому у меня нет бабы, которая рядом со мной.
Р.: Ну понятно.
Е.: Я вообще в принципе не могу представить, чтобы я всю свою любовь вместил в какого-то одного человека. И если глобально подходить, я зверей больше люблю, чем людей, а еще больше деревья.
Р.: Да…
Е.: А вообще, если рока коснуться, то для меня такое понятие как сопереживание вообще главное среди человеческих отношений. То есть рокер, и вообще человек, который не способен сопереживать, когда другим плохо – это не рокер, а значит, и не человек.
А.: Гопник.
Е.: Гопник, любер… Настоящий рок идет от сопереживания.
А.: Но ведь гопниками не рождаются.
Р.: Думаешь?
Е.: Да рождаются.
А.: Я считаю, что как раз в чем-то мы, рокеры, можем сделать так, чтобы, если можно так сказать, подрастающее поколение не было гопниками.
Е.: На собственном опыте научить, но не больше.
А. /полусерьезно/: То есть, обращать в рокера.
Р.: Нет. На собственном опыте, я считаю, научить никого невозможно.
Е.: Это единственный способ. Я думаю, что можно. Это вот Ник Рок-н-Ролл занимается тем, что на сцене себе харакири устраивает. Я вот просто посмотрел, как он в Питере сейшн давал: он сидит, себя полосует… Ну, мы привыкшие к этому делу, я сижу, у меня там кайф, ну вообще… Он кровью исходит, короче, настоящий рок. Там сидят какие-то мажорные герлы, так для них это страшный шок. Черт его знает, что там с ним случится, в какую сторону они повернут, но шок страшный, а рок, он должен шокировать, это панк, это всегда эпатаж. Эпатаж именно на самом себе.
Р.: Понятно.
Ш. /с явным скепсисом/: На себе?
Р.: А иначе не поверят.
Е.: Не то что не поверят. Хотят – поверят, хотят – не поверят. У каждого свои заморочки, каждый решает сам, куда ему идти. Просто все, что человек делает, других ставит в некую возможность выбора, в какую сторону идти, и некую возможность сравнивать между самим собой и, допустим, тобой, когда ты стоишь на сцене и поешь. А для меня рок – это я в твоих статьях читал /имеется в виду Роман/, это нечто индивидуальное, то есть человек сколько может быть самим собой, столько он и является самим собой, причем вплоть до какого-то самоуничтожения, практически. Постоянно доводить себя до состояния нуля, когда уже и терять-то нечего, как у экзистенциалистов что ли. У тебя есть экзистенция эмпирическая, то есть твой опыт, который ты получил, имеешь в чистом виде.
А.: Как киники, что ли?
Е.: Не знаю даже. Я о кинизме слабое представление имею.
Р.: Понятно, у тебя такая позиция, что вообще-то ты с искусством дела не имеешь.
Е.: С искусством как с эстетикой?
Р.: С роком, я имею в виду.
Е.: Нет, не имею: рок – это не искусство.
Р.: Все ясно.
ИНТЕРВЬЮ С НИКОЛАЕМ МЕЙНЕРТОМ,
музыкальным обозревателем газеты «Вечерний Таллинн»
Интервью, взятое формейшеном ИПВ для журнала «Проблемы орнитологии».
Роман Неумоев /Р./: Перспективы отечественного рока?
Николай Мейнерт /Н./: Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должен залезть очень далеко. Все, что я говорю, конечно, очень субъективно, но у меня есть такая небольшая концепция поколенческой культуры, которая ставит рок-музыку в несколько особое положение в нашей жизни. То есть в какое-то время наметился в обществе разрыв между поколениями. Почему это произошло? Это можно объяснить, вспомнив появление социологии молодежи в начале века. Затем, мангеймовский термин – «поколенческая культура» – в тридцатых годах: не случайно он появился? Безусловно, не случайно. Есть такие социально-психологические, разного рода социологические наблюдения, намерения, измерения, которые показывают, что в нашем современном обществе сложилась специфическая ситуация, не в социалистическом или капиталистическом, а в человеческом обществе. Ситуация, когда стали формироваться особые формы культуры, не так как раньше: сословные, по месту жительства, по национальности, а культуры совершенно особые – поколенческие. И вот рок стал одной из таких наиболее ярких, красочных, мощных, зрелищных, авантюрных /да как угодно называйте/ поколенческих культур. И отсюда его развитие. Проблема поколенческих культур – это то, что они очень сильны в своем критическом отношении, т.е. неприятии каких-либо нежелаемых для них элементов традиционного образа жизни, и, как правило, непонимание, а что же они могут переделать в этой жизни, если они говорят, что эта жизнь им не нравится. Вот отсюда вытекает проблема, с которой столкнулся Запад и с которой столкнулись мы – это то, что поколенческая культура в форме рок-музыки, когда она исчерпывает свои действенные концепции, перестает выполнять свою поколенческую функцию и существует как фон, вырабатывая свои эстетические и прочие каноны. А на смену ей приходит новая поколенческая культура. И отсюда все зависит от того, как она становится поколенческой культурой, это зависит от уровня развития общества, т.е. от _оснащенности его технологии, от уровня проблем, которые перед этим обществом стоят, от уровня свободы в этом обществе. И отсюда отношение к этой культуре. Если рок-музыка будет все время третироваться, то для нее это будет вечный и неисчерпаемый источник силы, т.е. всегда будет с чем бороться. Если для нее будут находиться какие-то формы реализации – она будет чахнуть. Если, скажем, дадут ей открытую дорогу, конечно, она уйдет в коммерцию, в какие-то другие, более легкие формы, будет взрослеть, стареть, а со старостью многое притупляется, негативность от этого будет снижаться. Если будут все время подновлять запретами, то, наоборот, она будет снижаться. Если будут все время… И отсюда рок-музыка будет везде разная, в зависимости от того, как и в каком конкретном месте люди живут. В Эстонии мы давно уже потеряли рок как действенное средство социальной мысли, там все ушло в коммерцию. В других местах наоборот – все ушло в подполье.
Р.: Что, в Эстонии условия жизни лучше?
Н.: Да, условия жизни лучше.
Р.: Тогда вот такой вопрос. Если такое значение имеют условия жизни, то оправданы ли тогда надежды многих и многих здесь, на западе страны, на рок из Сибири?
Н.: Надежды, что рок из Сибири несет в себе такой ломающий, взрывающий потенциал? Я скажу так. Я с такими теориями не сталкивался, но вот мой визит на новосибирский рок-фестиваль был для меня одним из самых больших событий года. Я не буду говорить о музыке – это особая статья, но по настроению, по эмоциональному накалу, по сложности, остроте многих вопросов из всех мною виденных фестивалей, новосибирский, как ни парадоксально – самый острый. И это работает, в общем-то, на предложенную концепцию. В Свердловске, например, он принял более мягкие формы, на «Литуанике» в Вильнюсе – фестиваль ушел в решение каких-то своих, так сказать, творческих проблем; в Эстонии – в лабораторное исследование в рамках узкого круга специалистов. В Ленинграде – в некоторую растерянность музыкантов, в незнание, как сориентироваться в новой ситуации, где найти тот новый язык, чтобы сохранить всю социальную остроту и в то же время как-то звучать на новом, возможном, якобы, уровне. Поэтому я не стал бы утверждать, что если там где-то плохо живется, значит, там потенциально хорошая музыка, но реально – чем завинченней гайки, тем острее, сложнее и даже злее в чем-то рок-культура.
Р.: Тоффлер в «Третьей волне» говорил об общем процессе демассификации. Какое место в этом занимает рок-культура?
Н.: Во-первых, Тоффлер, как и многие исследователи, субъективен, и, как у любого автора, концепции у него немного абсолютизированы. Я видел блестяще снятый им фильм. «Третья волна», где он очень четко выводил из плюрализма мод, оценок персонизацию человека. Но дело в том, что рок – это, скорее, отпор на другое, на унификацию человека.
Р.: Да. Но массовое-то производство продолжает расширяться, и разворачиваться вопреки предсказаниям Тоффлера. То есть даже те потуги на индивидуальность, которые находят проявление, они все равно унифицируются. Вся система навязывает массовые стереотипы. Поэтому здесь с Тоффлером можно поспорить, а еще больше можно с ним поспорить, учитывая нашу специфику. Потому что тоффлеровские выводы, которые даются как глобальные, очень спорно играют на нашей специфической почве. Мы представляем собой общество, которое строилось последние годы исключительно на том, что все должно быть единогласно, однозначно, стандартизировано – отсюда наши массовые эпидемии с музыкой.
Н.: Я, например, вырос в протестантской этике, в этике, которая апеллирует к личности, к индивидуальности, где даже священник – это персональный контакт с личностью. Это лютеранство. И то, что мне нравится в рок-музыке, почему я ее предпочитаю всем другим видам культурной деятельности, сложившейся у нас в стране, это то, что здесь я вижу обращение к каждому конкретному человеку. Это – диалог личности с личностью. Это может быть более глубокая личность, менее глубокая личность, но человек выходит на публику со своим видением внешнего мира и убеждает тех, что он видит этот мир именно так.
Р.: А как вы смотрите на то, что наиболее яркий представитель этого типа музыкантов попросту демонстрирует самого себя?
Н.: Ну, с Гребенщиковым вообще отдельный разговор. Ведь таким мы его знали последние два-три года. Потому что, если взять раньше, то «Рок-н-Ролл Мертв» – это лозунг, а «День Серебра» – это уже копания в себе. Я очень уважаю Гребенщикова, в этом смысле он мне интересен, но он достаточно абстрактен. Мне гораздо интереснее, когда он говорит о наших с вами проблемах, когда он пытается мыслить глобально. Нечто подобное произошло в свое время с МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ. Причем, чисто случайно. Мы всегда были очень эгоистичны. Макаревич всегда говорил о себе, но когда он был одним из идущих, пусть даже случайно, в общей толпе, то его проблемы – это были общие проблемы. Потом, когда он отошел, и они стали частными, тут же стало понятно, что стали частными. Гребенщико
Автор: Старый Пионэр
опубликовано 22 января 2007, 13:02
Публикуемые материалы принадлежат их авторам.
Другие статьи на нашем сайте
Другие записи архива
|
|
| |
|
|
|  |
|