WHITE OWL: Вдоль и поперек

[Екатерина Борисова]

Московская группа WHITE OWL (БЕЛАЯ СОВА) была основана в мае 1996 года Хагниром (вокал, экс-ТЕНИ ДЕРЕВЬЕВ) и Вадимом Бедовым (гитара, мандолина, вокал, экс-ФАНГОРН). Стилистическая концепция группы - слияние традиционной европейской (преимущественно кельтской) музыки с широким кругом других направлений: от фанка, реггей и готики до "альтернативы", ню-метала и гаражного рока. То есть эклектика, но внутренне обоснованная, энергичная и выдержанная в едином, достаточно тяжелом саунде (хотя иногда СОВА играет и акустику).
За 13 лет существования группа отыграла чертову кучу концертов в Москве, Петербурге и многих других городах, однако альбомов записала всего два: "Away From The Shore" (2000) и "Pepper" (2006). Половина материала обоих являла собой музыкально переосмысленный традишн (ирландские, английские, финские народные песни), однако звучало все это свежо и на редкость мощно. Сейчас полным ходом идет работа над третьим альбомом, которым СОВА подводит, по словам Хагнира, "жирную черту под своим иноязычным прошлым", и в дальнейшем планирует подготовить и исполнять программу на русском языке.

Несмотря на то (а может, благодаря тому), что WHITE OWL - одна из самых незаурядных групп на отечественной фолк-сцене, знают ее не так хорошо, как следовало бы. Поэтому знакомство предлагаю начать не с чтения моего интервью с Хагниром, а с просмотра ролика, смонтированного на основе выступления СОВЫ в питерском клубе "Арктика" 14 марта 2009 года, на фестивале в честь дня Св. Патрика. Думаю, после этого будет намного яснее, о ком и о чем пойдет дальше речь.

WHITE OWL, "Personal Jah"

Хагнир: Мы называем свой стиль фолк-кором. То, что было записано на первом альбоме, по сути своей - фолк-рок. А когда мы начали дистанцироваться от всего этого, выезжать на проселочную дорогу, появилась потребность не называть это фолк-роком. Ведь фолк-рок - это устоявшийся музыкальный стиль, который сформировался в 60-70-х годах и подразумевает определенный набор элементов. И назвав наш стиль фолк-кором, я хотел изначально снять все барьеры, которые нас могут ограничивать. И я считаю, что термин вполне удачный. Хотя под фолк-кором люди часто понимают совмещение фолка и хардкора, то есть, грубо говоря, хардкор с волынками. Это не так, фолк-кор - отдельная вещь. Для себя я определяю так: это обращение к этническим мотивам, не связанное какими-то обязательствами со стороны музыкантов. Музыкант волен делать то, что считает нужным. При этом есть определенная этническая основа. У нас как: мы либо берем какую-то народную вещь и делаем ее неузнаваемой, либо берем мою вещь и этнически ее украшаем. Есть несколько коллективов, которые я мог бы отнести к фолк-кору, хотя они об этом не знают и знать, конечно, не хотят. Во-первых, ZDOB SI ZDUB - не первый альбом, а то, что они делают сейчас: это немыслимо клево, это правильно и это хорошо обосновано. Во-вторых, ЯТ-ХА, хотя у них был и электронный, и роковый этап - но их подход к этнической музыке мне очень близок и понятен. И в-третьих, есть замечательный хорватский ансамбль LET3 - совершенно сумасшедшие ребята, ничем не скованные: берут этнические мотивы, суют туда брейк-бит, югославскую эстраду, рокешник, рэп, и у них получается прекрасный коктейль. Вот это лучшие представители того стиля, который я сам для себя определил.

Поиск цели

Екатерина Борисова: С чего все началось?
Хагнир: С немыслимого желания играть музыку. Причем, ладно бы у меня было музыкальное образование или бы я с детства играл, скажем, на балалайке или на пианино... У меня, кстати, за стенкой жила бесподобная девочка, которую я никогда не видел, но которая играла и пела "Белые Кораблики" таким жалобным голосом, что хотелось пробить стену и просто ее удавить. И поэтому в детстве я отказался от музыкальной школы, куда меня пытались запихнуть родители. Сказал: "Я в это ужас не пойду! Мой друг играет на аккордеоне, и у него нет жизни!" И когда уже в старшем возрасте я пытался петь какие-то песни в какой-то компании, мой приятель говорил: "Заткнись, у тебя нет ни слуха, ни голоса!" Ну, а раз умный человек так сказал, то я этим и не занимался. И не стал бы заниматься, если б не очень сильное желание, которое появилось совершенно неожиданно для меня. До этого момента я числил себя в слушателях.
Ну, а с чего начинается музыкальный путь человека, который очень хочет, но ничего не умеет? Естественно, с нахождения точно таких же людей. Все это было в 1996 году: мы с моим товарищем Вадимом Бедовым решили, что у нас нет уже никакого терпежа, и что мы хотим играть ирландскую музыку. Он, правда, в отличие от меня, более или менее играл на гитаре.

Екатерина: Почему именно ирландскую?
Хагнир: Потому что тогда в Москве было повальное увлечение этой музыкой. Мы ходили на концерты, понимали, что это здорово и замечательно, и что именно ее мы хотим играть. Тем более что мы много занимались реконструкцией, викингами - причем это были очень странные викинги, которые на своих пирах пели половину казачьих песен и половину ирландских, Скандинавией там в музыкальном плане и не пахло... Я тогда довольно безуспешно пытался играть на басу, и мы решили, что Вадим будет играть на гитаре, а я - на бас-гитаре и кое-как петь. У меня были свои англоязычные песни, которые я хотел петь и считал, что они похожи на ирландские. Было некоторое количество песен и на русском, но, поскольку мы собирались играть ирландскую музыку, то сразу их задвинули и решили делать все по-взрослому - насколько мы это понимали.

Екатерина: А откуда у тебя знание английского языка? Из школы?
Хагнир: Изначально из школы, хотя там язык очень фигово преподавали. Все остальное пришло по мере жизненной необходимости: когда требовалось снять какой-то текст на слух или почитать что-нибудь на английском, я брал словарь и учил язык.

Екатерина: При этом у тебя совершенно "фирменное" произношение.
Хагнир: Это моя личная особенность: я как попугай - хорошо воспроизвожу то, что услышал. В нашем репертуаре есть две песни на финском языке, на котором я не разговариваю и читать не могу, однако пою. Я могу снять песню практически на любом языке, исключая, может быть, вьетнамский с его особенностями интонирования, которые мне постичь очень сложно, или, например, бушменский. А песни на финском или на карельском языке для меня - не проблема. А в новом альбоме будет песня на французском. Причем там получился затык, поскольку текста было не достать, а то, что я снял на слух, ни в какие ворота не лезло. И я нашел во Франции знакомого металлиста, который мне достал текст, и уже видя и слыша этот текст, мне удалось адекватно песню снять. А с английским проще, потому что я все-таки худо-бедно на нем разговариваю.
Так вот, в 1996 году я начал бодро играть на басу, Вадим все это послушал и корректно сказал, что нам все-таки нужно найти басиста. Где-то полгода мы утрясали состав и думали, чего мы вообще хотим от жизни, и к концу года у нас состав примерно стабилизировался: бас, совершенно чудовищная скрипка, гитара и вокал. С этого все началось.

Екатерина: Но до первого альбома вы доросли только к 2000 году?
Хагнир: Да. Мне пришлось учиться музыке прямо по ходу дела, и я очень много новых и неожиданных для себя вещей узнал. Много было открытий, иногда неприятных, но через все это пришлось пройти. У нас есть одна демо-запись, которую мы сделали в 1997 году с драм-машинкой - ее никому показывать нельзя, а самим иногда очень смешно послушать. А к 2000 году у нас скопилось достаточно материала, который было уже не стыдно исполнять, и получился некий жестокий экспириенс в плане записи первого альбома. Ребята до сих пор говорят: "Зачем ты его выложил в Сеть? Не надо его никому показывать!"

Екатерина: Хороший альбом.
Хагнир: Я к нему нормально отношусь. Я понимаю, что он записан с техническими огрехами, что с вокалом там есть определенные серьезные проблемы, с аранжировками... В общем, скользких мест достаточно. Но при этом я считаю, что для того момента мы записали неплохой альбом.

Екатерина: А второй?
Хагнир: Со вторым получилась гораздо более долгая история. С материалом первого мы просто два месяца ходили на студию и записывали его. Когда дело дошло до второго, дело в свои руки взял наш басист Артем Рябов и сказал: "Не надо самодеятельности, мы будем писаться на хорошей студии с хорошими инструментами и хорошим звукорежиссером". В результате, на наше счастье, появилась студия "Добролет" и Андрей Алякринский.

Поиск средств

Екатерина: При этом "Pepper" обозначил конец первой, фолковой эпохи. И, кстати, дизайн сайта после выхода альбома ведь тоже поменялся с "фольклорного" на вполне современный. Почему?
Хагнир: Тут надо смотреть на исторический момент. В 2000 году фолковых групп у нас было еще очень мало. Причем мы за основу взяли фолк-рок 70-х годов - с включением каких-то новых элементов, но в основном это было близко к STEELEYE SPAN, CLANNAD и так далее. А к середине 2000-х появилось большое количество групп, которые стали все это играть, и лично у меня появилось желание дистанцироваться от общего потока. С точки зрения менеджмента это, конечно, был совершенно провальный шаг, но мы об этом не думали и делали так, как нам хотелось. Соответственно, я убрал все элементы фолковой одежды, оформления и так далее. Мы специально брали иногда фолковую тему и изменяли до неузнаваемости, потому что играть ее так, как уже было у кого-то, совершенно не хотелось, возникало внутреннее сопротивление. Поэтому наш сценический образ, дизайн альбома, сайта и, естественно, музыкальное содержание так резко контрастировали со всем предыдущим. Кстати, этот период еще ознаменовался тем, что от нас ушел Вадим Бедов. Первый альбом - это большей частью его заслуга. Но когда у меня стало всё переворачиваться внутри от нежелания играть по-прежнему, когда мы начали свои эксперименты, Вадим сказал: "Вы занимаетесь какой-то клоунадой, так нельзя с фолковой музыкой обращаться!" У нас был год напряженного сосуществования, а потом Вадим ушел в группу MERVENT, где сейчас играет другую музыку, нежели мы. А мы занялись нашей вакханалией, соответственно. Сейчас я понимаю, что определенный перебор с отклонением от фолка все-таки был, и в плане сценического образа сейчас я вернулся к прежним временам. То есть в районе первого альбома я раскрашивал морду в различные страшные цвета, выходил на сцену в коже и всяких исторических прибамбасах, потом я целенаправленно от этого дистанцировался, выходил в футболке и бейсболке, а сейчас снова стал наносить раскраску на морду и сделал то, что давно хотел сделать - специальный сценический костюм. Вот завтра (на концерте в клубе "Арктика" - прим. авт.) его впервые опробую.

Екатерина: А на будущем альбоме отразится ваше "возвращение в поток"?
Хагнир: Возвращения к фолк-року 70-х однозначно не будет. На первом этапе все было нормально и хорошо, но делать то же самое сейчас нет никакого внутреннего обоснования. Определенный нонконформизм второго альбома устоялся и плавно вылился в то, что сейчас мы хотим делать новую необычную музыку. Тем самым мы никому не показываем факи, поскольку уже переболели этим делом, а просто делаем музыку, во-первых, слушабельную - то есть не перегружаем ее арт-роковыми элементами и прочим авангардизмом - и плюс к этому хотим, чтоб это звучало по-новому, так, как никто раньше не делал. Я слушаю очень много разной музыки, но прямого аналога для СОВЫ не нахожу. Придумать велосипед - это не всегда правильный путь, открытий в музыкальной сфере делается одно-два на десятилетие, все остальное же - это смешение уже известных компонентов в тех или иных пропорциях. Это как в кулинарии: можно приготовить борщ так, как написано в поваренной книге, и получится просто борщ, а если над ним поколдуешь и сделаешь немного не так - или даже совсем не так - то борщ может получиться не просто хорошим, а великолепным.

Екатерина: А может - совершенно несъедобным.
Хагнир: Так в этом и риск! Но у нас уже есть опыт, мы достаточно давно пребываем в таком смешении стилей, поэтому нас уже ничего не страшит. Есть одна песня, которая будет включена в альбом... Год назад пришло письмо, если не ошибаюсь, из Южной Африки - из конторы, которая занимается выпуском кавер-альбомов: "Мы вас слушали, нам нравится ваш подход к музыке, хотим с вами поработать". Да не вопрос, мы же занимаемся кавер-версиями народных вещей, почему бы не сделать то же самое с известным исполнителем? Они хотели дать нам сделать кавер на Элвиса Пресли, и я уже подумал о том, как это клево, но по времени мы уже не успевали, и они нам предложили сделать кавер в их следующий проект - на SEX PISTOLS. Я фанатом SEX PISTOLS никогда не был, но подумал: а что нам, диким кабанам? Честно переслушал 3 альбома SEX PISTOLS и понял, что с этим ничего нельзя сделать, что прямое цитирование SEX PISTOLS нелепо, потому что они сами цитированием занимались. И мы сделали из SEX PISTOLS фанк, причем взяли даже не их собственную вещь, а их кавер малоприличной морской песни "Friggin' In The Riggin'". Понятно, что они ее исполняли в нормальном обычном панк-роке, а мы сделали фанк, где от мелодии фактически ничего не оставили. Для нас это был определенный шаг: группу никто из нас никогда плотно не слушал, ее фанатом никто не был... Я понял, что мы достигли определенного уровня, поскольку можем сделать вкусный кавер той вещи, которая изначально нам не нравилась. И в нашем варианте она мне нравится. То есть в плане подхода к музыке мы сейчас уже ничего не боимся.

Екатерина: И перехода на русский язык тоже?
Хагнир: Года 3-4 назад мы вряд ли смогли бы это сделать. А сейчас я лично чувствую уверенность в собственных силах. Исчез страх. Человек - очень интересно устроенное существо: очень часто ему кажется, что он слаб и мало чего может. На самом же деле, если внимательно посмотреть на жизнь, понимаешь, что люди очень многое могут. При наличии внутреннего мотива люди способны на немыслимые вещи. Это нужно просто понять. И преодолеть внутренний барьер.

Екатерина: Но есть же какие-то объективные пределы. На 10 метров вверх, например, ты не прыгнешь, хоть убивайся.
Хагнир: Если ты прыгал на 3 метра и ставишь себе задачу прыгнуть на 10 метров, то будешь прыгать на 4 метра, и в этом уже будет огромный прогресс. Самое главное - внутренний барьер убрать.

Екатерина: То есть переход на русский - это эксперимент по преодолению барьера?
Хагнир: Это внутренняя потребность. Этап пения на ином языке для меня был вполне обоснован: я рос на англоязычной музыке, а русский рок начал слушать, будучи уже взрослым человеком. И даже пение на языке, которого я не понимаю - на французском, итальянском - для меня было естественно. Но... у каждого человека бывают знаковые встречи. У меня одна такая встреча состоялась в начале 2000-х годов. В Москву приезжал с мастер-классом и концертом ансамбль корсиканской музыки. Это хор, музыка очень похожа на грузинскую: если русская музыка строится по горизонтали, то у них очень резкие перепады по высоте, по интенсивности - как горы и долины. Немыслимо красиво. А у меня как раз тогда возникала мысль: а то ли я делаю, а правильно ли я делаю? Я отсидел весь мастер-класс и потом руководителя этого хора, которого очень правильно звали Нандо Аквавиво, поймал на лестнице, примерно объяснил ситуацию - мол, мы, русские, играем ирландскую музыку, и я не знаю, хорошо это или нет. А он говорит: "Это все фигня. Я сам рокабилли играл в юности. Но в определенный момент встаешь перед зеркалом и говоришь себе: пора возвращаться домой". Вот и я тоже достаточно погулял и теперь возвращаюсь домой. У меня пропало внутреннее обоснование для пения на ином языке. И для меня пение на ином языке теперь возможна разве что в качестве эпизодов.

Екатерина: Кавер-версии?
Хагнир: Кавер-версии, участие в каких-то побочных проектах.

Екатерина: Вы сначала назывались БЕЛАЯ СОВА, потом WHITE OWL, теперь обратно будете переименовываться?
Хагнир: Скорее всего, будем. Я пока не знаю, как оно покатит, но ведь белая сова - она и в Африке белая сова, как ее ни назови. Поэтому для меня совершенно не принципиально, будем мы называться по-английски или по-русски.

Поиск себя

Екатерина: Сейчас фолк - отчасти стараниями МЕЛЬНИЦЫ, отчасти за счет всяких тонких движений в атмосфере - стал моден. И наша фолк-сцена двинулась наверх. Как ты данный процесс видишь изнутри? Что и почему происходит? Что изменилось и как?
Хагнир: Все значительно изменилось. С прорывом МЕЛЬНИЦЫ фолк, как у нас его понимают, вышел из андеграунда, причем мощно вышел. Но мы в эту волну, естественно, не попали.

Екатерина: Почему?
Хагнир: Благодаря своим музыкальным убеждениям. Люди приходят и говорят: "Это же не фолк! Вот зачем вы сюда фанк впихнули? Каким образом фанк относится к фолк-музыке?" Да никаким, черт возьми, просто он здесь должен быть! Я уже расслабился, и мне совершенно наплевать, какие у нас коммерческие перспективы. Для меня это принципиально лишь в одном плане: если у нас будет коммерческий успех, какие-то гастроли и так далее, я имею шансы сохранить тот состав группы, который сейчас есть и который меня полностью устраивает. Если же группа пребывает в анабиозе, то музыканты имеют тенденцию разбредаться. То есть определенный концертный режим очень полезен, он держит музыкантов в тонусе, можно продолжать делать новые песни и так далее. У нас был период серьезного забвения в районе 2004 года, когда мы еще не выпустили второй альбом: мы топтались на месте, делали в лучшем случае одну песню в год, перетирали на репетициях одно и то же, играли концерты раз в 2-3 месяца, и на них, бывало, никто не приходил... Выступать перед пустым залом - хуже наказания для музыканта не придумаешь, хочется все бросить и уйти в монастырь! И наболело уже настолько, что когда был большой сборный концерт в "Б2", я пришел и сказал: "Ребята, мы играем последний концерт, я ухожу, а вы ищите нового вокалиста, репертуар я вам весь оставляю, а сам валю". Это был ключевой момент, потому что ребята сказали: "Нет, дружок, без тебя группы не будет, так что ты уж либо продолжай, либо мы все расходимся". И тут я понял, что если я уйду, то эти хорошие песни, которые я люблю, уже никто не будет исполнять. Сделал над собой определенное усилие - несмотря на всю непруху - и продолжил. После этого у нас произошли некоторые кадровые пертурбации...

Екатерина: По какой причине?
Хагнир: Все люди меняются. Я себе жизнь представляю в виде дороги, по которой идешь с какими-то определенными людьми. Дорога раздваивается, расходится в разные стороны, люди уходят на другие дороги, оттуда приходят другие люди... то есть неизменного в мире ничего нет. В какой-то момент мы поняли, что совершенно по-разному представляем, куда нам надо двигаться. С Вадимом мы расстались, потому что нам уже хотелось разного. А после записи второго альбома расстались с барабанщиком, скрипачка ушла... В группе появились люди, которые к фолковой сцене не имели отношения. На самом деле какая-то алхимия в этом присутствует. Слушаешь человека, он хорошо играет, потом начинает играть с тобой, и понимаешь, что оно пойдет, даже если он не выигрывает какую-то партию. Нам повезло: новый барабанщик - то есть барабанщица - и скрипач влились в состав, и я вдруг понял, что у группы открылось второе дыхание. БЕЛАЯ СОВА - это ведь не Хагнир и не Артем Рябов, и не Вова Коржев, а это те пять человек, которые в данный момент в группе играют. Одного человека убери - и будет уже совсем не то. А все вместе собрались - и появилось что-то над ними, то, что называется БЕЛОЙ СОВОЙ. Перемены в нашем составе привели к созданию не просто живого, а настолько работоспособного организма, что мы за год сделали программу для нового альбома. Более производительных периодов у группы никогда не было. Давно не бывало, чтоб я переслушивал записанный материал - даже без вокала и без скрипки - и получал от этого удовольствие.

Екатерина: И на этом фоне формальные признаки успеха уже не столь важны?
Хагнир: Смотря кому что нужно. Некоторым людям нужно музыкой зарабатывать деньги. Некоторым - очень большие деньги. Некоторым нужно быть звездой, фактически работать звездой. Кому-то важно, чтобы про него написали в рок-энциклопедии. Для меня лично главное - это эмоции, которые я получаю от хорошего концерта. А хороший концерт - это когда делаешь посыл в зал, он к тебе из зала возвращается удвоенным, и это обмен энергией, который ближе к концу достигает каких-то немыслимых величин. Это как секс - можно его бросить, не заниматься им, но сравнить-то секс не с чем! И эмоции, получаемые на концерте, тоже не с чем сравнить.

Екатерина: Адреналиновая наркомания?
Хагнир: Это не адреналин как таковой. Это какой-то восторг - если концерт удается. А если не удается, то это катастрофа, жить не хочется, общаться ни с кем не хочется и так далее. Если б я в 2004 году ушел из группы и перестал заниматься музыкой, мне бы этого чертовски не хватало! Без этого очень сложно жить. Я работаю, я зарабатываю деньги другим способом, а от музыки я получаю, во-первых, эмоции, а во-вторых - когда слушаешь свой альбом и понимаешь, что это хорошо... Каждый человек должен посадить дерево, родить сына и построить дом, да? Сына я уже родил, дом есть, а дерево - это и есть СОВА. И для меня очень важно понимать, что то, что я делаю - хорошо. Поэтому денежные вопросы уходят на второй план. Это хорошо, но это не главное.

Екатерина: Кто-то из Битлов говорил: "Как клево - мы занимаемся любимым делом, да еще и деньги за это получаем!"
Хагнир: Ну да. Так и есть.

Фото: Федор КОРОЛЬ и Андрей НИКОЛАЕНКО (1), Виктор БЛАГОНРАВОВ (2), Наталья "Хильда" САНТАЛОВА (3), из архива группы (4, 5)


Послушать WHITE OWL и бесплатно скачать альбом "Pepper" можно здесь.

[Atanvarno]

Хорошее интервью.
"Совы" молодцы, что ушли от волны "кельсткой" самодеятельности.
(При всём уважении к фолковым музыкантам, никто из наших "ирландцев" мне не нравится).

[Екатерина Борисова]