Полуакустический портрет в ми-миноре (ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ)


"...Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба".
Ин. 3:27

"Настоящий художник никогда не видит мир таким, каким он есть, иначе это был бы не художник".
Оскар Уайльд, "Замыслы"

"Имена, события, даты - всё здесь подлинное. Выдумал я лишь те детали, которые несущественны. Поэтому всякое сходство между героями книги и живыми людьми является злонамеренным. А всякий художественный домысел - непредвиденным и случайным".
Сергей Довлатов, "Зона"


"...Если я скажу, что за долгие тридцать лет моей жизни я лишь однажды сочинил стихотворение - никто из знающих меня близко не сможет удержаться от выражения признательности", - писал Марк Твен. Я, к стыду своему, похвастаться столь гуманным отношением к человечеству не могу, ибо уже успел досадить своими творениями не только близким, но и весьма далёким (во всех смыслах этого слова) от меня людям.

Почему я решил написать рассказ о группе? Вовсе не из-за того, что считаю, будто стал крутым, заматерелым, олдовым и т.п., а просто потому, что всё интересное и заслуживающее внимания и описания уже свершилось, и ждать больше нечего.

Сразу - о названии. Оно было взято в 1995 году, когда я прочел одноименную книгу О. Уайльда (и понял, что для моей группы данное наименование подходит идеально). До этого названий было несчётное множество, и все - одно другого тупее и примитивнее. Самое лучшее существовало в те времена, когда ещё не существовало самой группы (а лишь три человека и одна акустическая гитара на всех), и связано оно было с моим любимым на тот момент анекдотом о том, как корреспонденты пытались взять интервью у снежного человека: "Можно взять у вас интервью? - Ну, бери. - Так он же грязный... - Бери, бери! Придумают же слово - интервью!"

Предпринимать мало-мальски серьезные попытки создания группы мы (я и Геник Фатеев) начали примерно году в 1992-м, имея весьма приблизительное понятие о звукоизвлечении. Я даже не догадывался о расположении нот на грифе и брал оные интуитивно, как Бог на душу наложит. Геник ноты знал, но результатов это не улучшало: настраивал он свой инструмент неправильно, ибо имел о нём крайне смутное представление. Лишь спустя годы до него дошли сведения о том, что самая высокая струна бас-гитары должна звучать как соль (он же настраивал ее в унисон с 6-й струной обычной гитары, то есть в ми). А в самом начале о принципах игры на басу мы догадывались сообща, и тогда же Генику приснился вещий сон: пред ним предстал я в демоническом обличье и устрашающим голосом произнёс: "Чтоб ты всю жизнь на басухе играл!" Геник проснулся в холодном поту и с тех пор начал совершенствоваться в овладении приёмами игры на означенном инструменте не по дням, а по ночам.

Несмотря на, мягко говоря, поверхностные и еще менее чем теоретические познания в области владения инструментарием, мы (Геник, я и парень, стучавший по барабанам, но после пропивший их и ушедший в хип-хоповцы или им подобные рэпперы) в описываемом 1992 году ухитрились кое-что записать и кое-где выступить. От записей не осталось ничего (во всяком случае, у нас), ибо их я кому-то дал послушать, а кому - не помню; случилось это очень давно, так что возвращения или попадания в чужие руки уже не опасаюсь (ибо надеюсь на то, что взявший кассету оказался человеком благоразумным и давно уже стер её). Выступление же осело в памяти благодарных слушателей гораздо прочнее. Мероприятие сие имело место быть в городском ДК и носило гордое и громкое, но загадочное название "Фестиваль дворовых ВИА, авторской и бардовской песни" (до сих пор никто из опрошенных мною не смог ответить на вопрос: "Чем авторская песня отличается от бардовской?", а словосочетание "дворовые ВИА" в моём воображении неизменно представляется как вокально-инструментальные ансамбли, состоящие из дворовых людей). Мы играли три композиции, в том числе - Летовскую "Всё Идет По Плану" и сочинённую мной и Геником "Мы Родились В СССР", ставшую среди новозыбковских ПТУшников не менее популярной, чем упомянутый ГрОбовский хит. Среди исполняемого остальными среднестатистического попса это, честно говоря, выделялось. Члены жюри смеялись, но приз нам не дали. Зато осчастливили премией меня как сольного исполнителя (уж не помню, к какой категории я был причислен - авторской или бардовской). Премии хватило ровно на бутылку самогона, купленную на "точке" и незамедлительно распитую с внезапно объявившимися поклонниками и поклонницами.

ранний ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ"Официальная" наша альбомография начинается 1994 годом. Записи 1992 года, как уже упоминалось выше, к счастью, "заслушали" наши немногочисленные почитатели, а кое-что из сделанного в 1993-м вошло в "Архив", представляющий собой бессистемный сборник номеров, которые показывать кому-то стыдно, а стирать жалко.

Итак, год 1994-й. Мои соратники ушли защищать Родину (причем барабанщик вернулся из рядов армии горячим почитателем КРАСНОЙ ПЛЕСЕНИ и других эпигонов Лаэртского), зато приехали на каникулы мои бывшие одноклассники - Шурики Александров и Орачевский, учившиеся в ту пору в Смоленской медицинской академии. Во время тогда ещё изредка случавшихся репетиций перед записью Орачевский (в основном, он играл на гитаре, а Александров - на басу, но иногда они менялись ролями и инструментами) с маниакальной регулярностью и уверенностью заявлял, что репетировать больше не нужно, ибо на записи он и так сыграет (несмотря на то, что во время репетиций сбивался неправдоподобное количество раз). Разумеется, задуманное у него не получалось, все дубли он запарывал, после чего обижался и уходил, убеждая нас в том, что сегодня он не в форме, а вот завтра всё получится. Мы, как правило, робко пытались возразить - мол, у нас завтра дела - но Орач был непреклонен. Мы откладывали дела и назавтра сходились, но дела неожиданно появлялись у самого Орачевского. Через несколько дней он звонил, пылая жаждой ковыряния в струнах, но в назначенное время опять не являлся. Мы предпринимали попытки вызвонить его, но в течение нескольких дней либо вообще никто не брал трубку, либо голос, очень похожий на Сашин, сообщал, что "Саша уехал в деревню" или ещё что-нибудь в этом роде. Время от времени судьба все-таки дарила нам счастливую (и, в общем-то, незаслуженную нами) возможность лицезреть нашего, как выразился Александр Александров, сессионного гитариста, но снова повторялась история с неадекватной оценкой собственных возможностей и обидами на нас. Пришлось на время разлучить с Бахусом моего соседа Папу (сокращение от Попандопуло) и посадить за бас, предварительно разъяснив азы владения орудием, а Шурику - взять гитару (когда Папа с Бахусом всё-таки встречался, мы с Александровым записывались вдвоём).

Вместе же Папа с Орачевским не уживались ещё с 1993 года, когда вершиной Папиных музыкальных способностей было потрясание жестяной банкой, наполненной сухими макаронами, которую он звучно именовал маракасом (в 1994-м Отец от этой участи гордо отказался, считая её ниже своего достоинства, причем следует заметить, что под достоинством он понимал нечто отличающееся от общепринятого толкования данного термина), а Орачевский выгонял Папу прочь из помещения и даже закрывал окно (причиной всех случавшихся в процессе записи неудач он объявлял Папино присутствие, и если что-то не ладилось, ничтоже сумняшеся провозглашал: "А всё из-за того, что Папа в комнате сидит!"), и бедный Папа стоял под закрытым окном и на холоде тряс присущим ему инструментом (не подумайте плохого), ибо был он столь громок, что заглушал наши используемые в качестве гитарных усилителей тщедушные третьеклассные магнитофоны (писалось все прямо через микрофон, поэтому и мой неокрепший голос так плохо слышен на этих "альбомах"). К тому же Папа обзывал Орачевского разными обидными для последнего кличками, самыми мягкими из которых были Орачев, Степан, Грач и Ноги-В-Пути, за что тот жестоко карал Папена. Тогда же Папой была изречена ставшая позднее крылатой фраза: "Орачев, туда больно!" - случайно записанная на магнитофон и цинично растиражированная мною, за что Папан де Пуло не раз изливал на меня свой справедливый гнев. В 1994-м же году Папа и Орачевский совместно участвовали в записи лишь одной песни - "Рок-н-Ролл", в которой Папа потрясал уже другим инструментом (но всё равно не тем, о котором подумал вдумчивый читатель), название коего нам до сих пор не известно, и потому мы эту загадочную штуку называли звенелкой; в дальнейшем соединить их творческие усилия не удавалось, ибо Папа в дни записи прятался от Орачевского у меня в комнате (записывались мы у моих родителей в бане) и ни за что не желал упомянутую комнату покидать, если видел в окне, как мимо шествует по направлению к студии "Баня Records" его мучитель.

Однажды Папа сидел и не знал, явился его истязатель или нет. Я как раз зашел из бани, где мы с Александровым уже подключались и настраивались, и Папа поинтересовался: "А Орачев пришёл?" - как вдруг в окне показался грозный лик Папиного друга, и раздался его голос: "Пришёл, пришёл!" Ретироваться Папа не успел... Через несколько дней история повторилась: вслед за аналогичным папиным вопросом (он интересовался пришедшими, в том числе: "А Ноги-В-Пути?") из-за двери послышался недоброжелательный и отнюдь не вселяющий в Папу радужных надежд ответ: "Ноги уже в пути!" - после чего дверной проём заслонила могучая фигура нашего сессионного гитариста, и Папец снова не избежал наказания.

В один из посвящённых музыке дней к нам пришла подруга (а ныне - жена) Геника, который, как указывалось выше, в тот период служил в армии. Она желала, чтобы мы сыграли принесённые ею какие-то попсовые шлягеры о несчастной любви и разлуках, а она бы их спела и послала кассету своему любимому. Шурик сразу же начал мочить трэш, утверждая, что продемонстрированная для подбирания аккордов песня (что-то там про "возвращайся, даже если ты мне изменил" - я сильно смеялся, представляя, как Геник изменяет ей с кем-то из сослуживцев) видится ему именно подобным образом. Матильда (так Геник называл свою возлюбленную) по непонятным нам причинам с Шуриковым художественным решением не согласилась и от затеи своей была вынуждена отказаться, но прежде чем она, крайне неудовлетворённая (опять же не в том отношении, о котором подумал проницательный читатель), ушла, нам удалось спровоцировать её на подпевки в некоторых композициях, а также на выкрик: "Давайте съедим!" перед одноимённой песенкой.

Вдумчивый читатель, возможно, упрекнёт меня в том, что о самом творчестве здесь, в общем-то, ещё и не говорилось. Что ж, исправляя допущенную оплошность, остановлюсь на одном моменте.

Несмотря на то, что почти во всех песнях у меня были готовые текст и гармония, Шурик, человек крайне привередливый и полный творческой энергии, постоянно желал всё изменить, извратить и переделать, поэтому я был принуждён под его натиском вносить коррективы и радикальные преобразования. Этим и объясняется обилие песен с его музыкой. А вообще, границы авторства в наших творениях крайне относительны: все мы варились в одном соку, обменивались мыслями, и нередко выходило так, что и у меня, и у Геника после какой-либо беседы в свежесочинённых опусах появлялись одинаковые фразы и даже целые строчки.

домашняя репетиция ПОРТРЕТА ДОРИАНА ГРЕЯСухо резюмируя описанный 1994 год, сообщаю, что в нём, как и в предыдущем, были записаны почти три "черновые" 90-минутки, но если в 1993-м из всего этого добра вышло минут 15-20 "чистового" материала (да и то чистовым его можно было назвать весьма условно), то в 1994-м из получившегося были свёрстаны четыре 45-минутных "альбома": "Мизантропия", "Зоопарк", "Я Заболею И Умру" и "Рано Радуетесь" (в последний вошли и творения 1993-го), позже (в 1995-м) подвергшиеся цензуре и урезанные до "двойного" "Тот, Кто Сыт И Спокоен" и 45-минутного "Я Ненавижу Тебя", материал в которых был подобран более концептуально.

Все многочисленные "альбомы" 1995-го ("Собака Павлова" - Гениковы и совместные с ним творения; "Не Любо - Не Слушай" - сборник всяческих приколов и казусов, случавшихся за время записи, плюс упомянутый выше Папин крик души; "Мы Родились В СССР" - жёсткие вещи; "Ещё По Рюмочке", "Сексотерапия", "В Мире Животных", "В Гостях У Сказки" - лирика и почти лирика), а также полуторачасовой псевдоквартирник "Песни Для Светы Зверевой" мы с Александром Александровым писали, в основном, вдвоём (было это во время летних каникул), при сём Шурик своими гитарными соло растягивал композиции настолько, что при компоновке их в "альбомы" проигрыши пришлось изрядно урезать. Орачевского склонили к сотрудничеству лишь единожды, Папу-Энд-До-Пола удалось привлечь неоднократно, но он основательно попал в цепкие объятия зеленого змия и чаще склонялся к бутылке, чем к инструменту: стоило замаячить в окне активно спаивающему русский народ еврею с характерной фамилией Каплан, как у Папы внезапно появлялись неотложные дела, и он, едва доиграв свою партию, незамедлительно мчался укреплять дружбу народов (да и находясь в "студии" - причем порою в непривычно трезвом виде - Папа больше времени проводил лежа на диване, чем играя музыку).

Справедливости ради стоит отметить (в смысле упомянуть, а не...), что и мы с Шуриком не избежали общения (иногда - весьма тесного) с пресмыкающимся цвета буржуинских денег, и результаты зависели от глубины погружения в его радушные объятия: например, песни "Муха", "Не Хватит", "Ещё По Рюмочке", "Рано Радуетесь" из альбома "Ещё По Рюмочке" или "Банальный Сюжет" из "Сексотерапии" вышли, вроде, ничего, а вот в "Не Любо - Не Слушай" содержится доказательство пагубного воздействия неумеренных доз алкоголя на музыкально-исполнительские способности. Дело было так. В конце лета (и, как следствие, наших трудов) мы решили отметить (теперь уже - в самом приятном значении этого слова) удачное завершение работы, приняв по две бутылки вина (может, для кого-то сие - пустяк, но мы в те времена к этому делу были не весьма привычны). Разумеется, нам захотелось поиграть. Что из этого получилось, каждый может без труда узнать, поставив на свой (можно - на чужой) магнитофон пленку с названным выше альбомом.

Спев-сыграв (насколько это было в наших силах) песни "Это Вы" и "Тот, Кто Сыт И Спокоен", мы свалились со стульев, потянув за собой гитары и то, что служило усилителями. Попытка устранить возникшие повреждения привела только к увеличению масштабов разгрома, а порывы увековечиться без инструментов - к тому, что и магнитофон с микрофонами постигла участь прочей аппаратуры.

Дальнейшие события были восстановлены по рассказам очевидцев (и лишь крайне частично - из наших воспоминаний). Я узнал, что живущие неподалеку знакомые моих родителей топили баню, и ощутил непреодолимое желание посетить оную. Невзирая на Шуриковы - убедительные, в общем-то - аргументы (например, такой: "Полночь - не самое подходящее время для похода в чужую баню") я уверенно (насколько был способен) направился мыться. Шурик помчался останавливать меня, я - от него и, наконец, достиг цели. Калитку мне открыл совершенно незнакомый человек; я стал допытываться, кто он такой; этот человек долго объяснял снова и снова, пока своими вопросами я его не запутал настолько, что он, в конце концов, сам засомневался в том, что он - тот, кем себя до сих пор считал. Я поинтересовался, сколько он выпил, оказалось - столько же, сколько каждый из нас, и, дабы прояснить свою личность, этот на редкость незлобивый незнакомец (другой бы на его месте морду набил) предложил зайти к нему и добавить. Шурик понял, что вот-вот меня потеряет и останется один в чуждом ему мире, молча (так как к тому моменту успел утратить способность выражать свои мысли посредством произнесения слов и построения их в поддающиеся логическому осмыслению фразы), утянул меня оттуда, оставив гостеприимного хозяина в раздумьях и сомнениях относительно собственной персоны.

К счастью, оказалось, что баню топили совсем в другом месте, и вскоре мы до неё добрались. Там было уже отнюдь не жарко, и отсутствие пара мы компенсировали интенсивностью работы веником, лишившимся в процессе этого всех и без того немногочисленных листьев. В середине сего увлекательного занятия Шурик внезапно ощутил позыв позвонить домой, дабы успокоить родителей известием, что у него всё хорошо (и совершенно напрасно, ибо последние поняли, что Шурику слишком хорошо, и приняли соответствующие меры). Итак, он натянул джинсы, ввалился в дом хозяев бани и, не удосужившись даже поздороваться, спросил (берёзовые прутья вернули ему способность изъясняться с помощью человеческой речи): "Где здесь телефон?" Теперь дара речи лишилась хозяйка. Взглянув на покрытого листьями Шурика, она молча указала на аппарат (телефонный, разумеется). Шурик подошел к телефону и стал набирать свой номер, но в ответ не услышал даже гудков. Из затруднения его вывела хозяйка, подсказав: "Ты трубку-то сними". Шуриковы родители, распознав степень кондиции, в коей пребывал их сын, не заставили долго ждать своего появления, но до этого мы успели совершить массу подвигов. Выйдя из бани, я направился прямо в помидоры, росшие рядом с дорожкой. Шурик пробовал наставить меня на путь истинный и убедить в том, что стёжка пролегает чуть в стороне, но когда я заявил, что потерял тапок, и принялся его искать, Шурик понял, что скоро тропка будет и там, где раньше были помидоры. А когда я, ища первый тапок, потерял и второй, от окончательной гибели помидоры спасло только то, что мне уже стало абсолютно безразлично - ходить в обуви или без. По возвращении из бани Шурик стал убеждать моих родственников в том, что он - маг и волшебник, и в доказательство объявил, будто видит у моей беременной жены предлежание плода и сделал так, чтобы всё было хорошо.

Таким образом, проницательный читатель, возможно, заметил, что три года подряд группа функционировала исключительно в два последних месяца лета, а в конце августа (то есть, соответственно, летних каникул) я снова оставался один. 1996 год принес резкие перемены. В январе я узнал Муфтия, который, впрочем, тогда еще Муфтием не был, а скромно звался Сергеем Попехиным; в лучшем случае знакомые называли его Нихепоп (фамилия наоборот). Муфтием же он стал вскоре после начала нашего сотрудничества, обозвав однажды меня услышанным по радио титулом "Верховный Муфтий" и попав, таким образом, в вырытую им же яму: ребята, знакомясь с ним и слыша кличку, которую он пытался ко мне прилепить, как один, не сговариваясь, сначала за глаза, а потом - и в глаза, и в хвост, и в гриву называли Муфтием не меня, а как раз его. И так это прозвище к нему приклеилось, что вся рок-н-ролльная общественность города Новожопкова знает его именно как Муфтия, имея не очень ясные сведения об имени и не имея вообще никаких - о фамилии (я думаю, многие в около-рок-н-ролльных кругах выразили бы искреннее удивление, узнав, что таковая у него существует).

У Муфтия, когда он ещё не был Муфтием (да и в течение некоторого времени после того, как он им стал), имелся полный набор инструментов и необходимый минимум усиливающей и записывающей аппаратуры, и это явилось новым этапом в истории ПДГ, ибо, обретя Муфтия, мы обрели и возможность записываться более цивилизованно. Кроме надлежащих перечисленных предметов, у Муфтия были музыканты, которые, стоило только хозяину покинуть место за барабанами, играли разные ужасные рэпы и техны (Муфтий в эти тяжёлые для него минуты отсиживался в другой комнате). Я в первый же день высказал свое мнение об упомянутых антимузыкальных направлениях, и один из этих ребят, человек крайне восприимчивый и нервный, больше, к величайшему Муфтиеву облегчению, на репетициях не появлялся. Остальные со временем тоже отсеялись, но с одним из них (клавишником Сергеем Матрусовым) справиться было не так просто. Сергей частенько заходил к Муфтию и испытывал на его синтезаторе "Casio" всевозможные техно-ритмы, в связи с чем доведенный до отчаяния Муфтий променял сей инструмент на набор инструмента слесарного. Ему вообще нужно было родиться цыганом - я ещё не встречал человека, одержимого такой жаждой менять, продавать, снова выкупать и выменивать проданные вещи, потом снова продавать - и так без конца.

В описываемые времена Муфтий играл на барабанах и был указан мне одним нашим общим знакомым именно как барабанщик. В том же январе мы с ним, его приятелями и неожиданно нагрянувшим на зимние каникулы Шуриком порешились записать лучшее из игранного в период с 1993-го по 1995-й - в эти три безбарабанных года. Впрочем, не только в те лета и не только барабанов у нас не хватало. И тогда, и после почти в каждой песне не было то не раз уже упомянутых ударных, то баса, то соло-гитары, то клавишных (а они кое-где необходимы), поэтому-то и существует несметное количество версий одних и тех же песен, кочующих из "альбома" в "альбом", ибо почти всегда в одной версии есть соло, но нет ритм-секции, в другой и барабаны, и бас есть, но нет соло, в третьей есть барабаны и соло, но нет баса - и так далее, вариантов множество. Происходило такое безобразие из-за нехватки музыкантов и инструментов, вот и приходилось выбирать между оными.

Но вернёмся к нашим баранам, то есть ко мне, Шурику, Муфтию и знакомым последнего. Как, наверное, помнит внимательный читатель, в январе'96 вышеперечисленные личности собрались с целью увековечить свои творческие поползновения. Первой работой с новым качеством стала "Музыка Для Троих". Название сие весьма многозначительно и многозначно: во-первых, несмотря не то, что в записи принимало участие множество разного народу (никто из нас - даже Муфтий - не помнит, что это были за люди, и в каком они были количестве, не говоря уже об именах и фамилиях, только Матрусов запомнился нам, ибо, как сообщалось несколько выше, был наиболее настойчив), нужно это было лишь нам троим - мне, Шурику и Муфтию, остальные же приходили и играли только потому, что просто привыкли приходить к Муфтию играть, причём из-за визитов этих любителей молодежной музыки некоторые песни приобрели такой вид, что данный "альбом" я стараюсь почти никому не показывать; во-вторых, означенное название созвучно со всякими пиратскими сношательными сборниками, которые компиляторы обычно именуют "Музыкой Для Двоих"; в-третьих, это созвучно с близким каждому русскому человеку понятием "на троих".

В феврале Шурик уехал, зато пришел в отпуск из армии Геник, и с ним и с Муфтием (теперь уже действительно втроём) мы записали "Песни Сивой Кобылы". Содержание данного альбома неоднократно менялось, продолжительность варьировалась от почти полуторачасовой халтуры, включавшей в себя даже откровенную лажу, до сорокапятиминутных "Извранных Песен...". Ныне же утверждён окончательный часовой вариант, в который вошли и некоторые вещи, записанные уже по полном возвращении Геника из армии, но для других "альбомов" слишком кошмарно сыгранные, зато были изъяты Гениковы песни, относительно которых он впоследствии обвинял меня в том, что я из них сделал попс. Во время февральских записей я болел, у меня был заложен нос, и, несмотря на то, что с собой я брал весьма ядреный вьетнамский бальзам, который Муфтий неизменно обзывал ополаскивателем, на плёнке прекрасно слышен прононс, не придающий вокалу дополнительного шарма и очарования, за что убедительно прошу слушателей меня простить.

Владимир КухаришинНа Пасху сбежал из института уставший от учебы Шурик, и мы с ним, случайно встретившись, в светлом пасхальном настроении с ходу записали сорокапятиминутные "Баллады" - под две гитары, на Муфтиеву мыльницу "Kansai" (которую обладатель называл "Банзай" и в скором времени, как водится, на что-то променял) через встроенный в неё микрофон. Причем то, что это - "баллады", мы поняли только после прослушивания получившегося. Шурик, стёба над ними и нами ради, предложил обозвать их по-буржуински - "The Ballads", ибо это звучит ещё более пафосно.

В эти дни мы сыграли у Муфтия концерт, вошедший в историю рок-н-ролла как "Ужасные Песни" (для достижения сорокапятиминутного объёма в конце был добавлен фрагмент нашего предпасхального квартирника).

Как-то по весне ко мне зашли два знакомых пункера со свойственным им пивом. Приняв оное (и не только), мы взяли гитару и пошли к Муфтию. По пути зашли в магазин за добавкой. Время было вечернее, и у входа в магазин к нам подвалили трое парней с выраженной в своеобразной форме просьбой спеть "Голуби Летят Над Нашей Зоной". Я со всей искренностью описал своё отношение к данной конкретной песне и к жанру в целом, и до сих пор непонятно, как удалось избежать кровопролития, ибо настроены были эти любители лирики весьма решительно. Придя к Муфтию, я усадил его за барабаны, сам взялся за электрогитару, подключился - и мы зазвучали. Учитывая моё состояние, слова песен помнились лишь до второго куплета, и одни и те же вещи приходилось играть по нескольку раз. Вскоре один из слушателей, не совладав с притяжением земли, повалился на наш нехитрый аппарат, и звук вырубился. Меня это не сломило - я взял в руки акустическую гитару и принялся самоотверженно перекрикивать барабаны. Разгром продолжился. Когда половина струн была порвана, мы, счастливые и довольные удачным концертом, пошли праздновать упомянутую удачу, а Муфтий остался у разбитого корыта (то бишь - аппарата) и при следующей встрече настоятельно просил впредь фанатов к нему не приводить.

Как оказалось впоследствии, для уничтожения аппаратуры наличие поклонников вовсе не является обязательным условием: достаточно наличия нас самих и алкоголя в крови. "Случилось страшное" в день прихода Геника из армии - одиннадцатого августа того же 1996 года (эту дату я запомнил твердо!). Как раз на каникулах был Шурик, мы все встретились, крепко это дело отметили и пошли играть. Мою гитару подключить было некуда, руки оказались незанятыми, и сия случайность явилась роковой и губительной для микрофона - Муфтий потом в течение нескольких дней находил запчасти в разных углах комнаты. А я чуть срок не получил за конфликт с работниками нашей доблестной милиции, специализирующейся на отлове недееспособных и потому безопасных для неё граждан (отделался изрядным штрафом). Несколькими днями позже (когда я был выпущен из КПЗ) на групповом совете было постановлено впредь во избежание поломок не подпускать меня к микрофону без гитары, а в случае отсутствия таковой связывать руки за спиной.

В июле-августе я, Шурик и Муфтий записали "Песни Сивого Мерина" (также существуют "Извранные..."). Пытались привлечь Геника, но он излишне добросовестно отмечал своё возвращение из армии, и на музыку у него не было ни времени, ни сил.

В то же время была составлена девяностоминутная "Лажа" - сборник наиболее удачно записанных в 1996-м вещей (она так и расшифровывается - "Лучший Альбум Жамечательного АнсамБля"). В четырёх из имеющихся там песен ("Лето", "Дети", "Ночь" и "Мы Должны") на клавишах играла некая Рита, на долгий контакт с которой мы рассчитывали. Но ей были интересны иные контакты, и, сообразив, что наладить таковые ни с кем из нас не получится, Рита интересоваться нашей музыкой перестала. Да и в ту пору, когда она ещё пыталась с нами сотрудничать, график у неё был крайне напряженным - то танцы, то пьянки, то блядки, то три в одном, - а у человека, живущего в таком плотном режиме, остаётся слишком мало времени на занятия музыкой.

К концу года Муфтий от нас устал, в связи с данным событием я и Геник сплотились в одну группу со знакомыми гранжерами, которых пустили репетировать в школу для детей с дефектами речи - на условиях, что гранжеры разучат русскоязычный репертуар (они пели на чуждом русскому человеку языке, так как: а) косили под NIRVANA; б) тексты у них были крайне тупые - как и у всех отечественных англоязычных групп) и научат детишек всему тому, что умеют сами (кроме нездоровых и вредных привычек). Благодаря слиянию, мы выручили друг друга: у нас был "репертуар", но не было помещения, инструментов, аппаратуры и музыкантов, а у них всё это наличествовало, но отсутствовали "песни на родном языке". В декабре мы таким составом выступили на упоминавшемся в начале моего рассказа "Фестивале дворовых ВИА...", на котором мы в групповом варианте после первого выступления до этого ещё не присутствовали. Незадолго до даты пресловутого фестиваля я заболел, слёг, и репетиции проходили без меня. То ли сказалось это, то ли излишнее количество изготовленного нами с женой вина, принятого перед выходом на сцену, но мы даже начать вместе не смогли, а к тому времени, когда с энного раза все, наконец, зазвучали, я успел забыть слова. В таком ключе и отыграли. Соло-гитарист в одной из песен вообще не смог вспомнить свою партию, повернулся задом к публике и с глупым и растерянным выражением лица поочерёдно смотрел на каждого из нас, будто ожидая, что мы сможем ему что-то подсказать. Я носился, прыгал и скакал по сцене, вращая всеми членами тела, какими только мог. Возглавлявший жюри кабацкий лабух заклеймил нас позором, произнеся исторические фразы, сразу же ставшие в нашем кругу крылатыми: "ПОРТРЕТ... э-э-э... ГРЕЯ. Здесь сказать нечего. Здесь всё ясно. Так нельзя. Этим уже никого не удивишь", - а также пожурил нас за отсутствие сценических костюмов. Вскоре после описываемых событий гранжевому барабанщику остригли длинный хайр и надели на него форму цвета хаки (каки), в связи с чем очередной проект распался.

В первую неделю января 1997-го мы с отдохнувшим и посвежевшим Муфтием вдвоём (за исключением трёх песен) с помощью впервые применённой нами практики наложения (называемой нами "налАжением" - производным от слова "лажа", достаточно точно характеризующим наше "творчество") записали 45-минутное "Евангелие От Лукавого", после чего Муфтий снова устал и пожелал сделать длительный перерыв в студийной работе, так как он выполнял, кроме прочих функций, ещё и звукорежиссёрские, что в тех условиях являлось сизифовым трудом - весьма изматывающим, но абсолютно бесполезным.

На Старый Новый год наша группа была приглашена в Клуб творческой интеллигенции "Зыбчане", куда я в 1996 году с жесточайшего бодуна, случившегося после празднования Дня защитников Отечества, совпавшим с Гениковым прибытием в отпуск, опрометчиво вступил. Творческие интеллигенты изрядно напраздновались и пожелали, чтобы мы им устроили дискотеку, чего мы никак не ожидали. У нас как раз произошла очередная смена состава, и репетировали мы перед данным выступлением максимум раза полтора, поэтому после второй же песни большую часть интеллигентов как будто чем-то сдуло, а уж когда мы, закончив отрепетированное, перешли к неотрепетированному (в свете вышеизложенного, впрочем, мало отличавшемуся от отрепетированного), в зале остались лишь те интеллигенты, которые покинуть оный были уже просто не в состоянии, причём самые интеллигентные находили в себе силы смотреть в нашу сторону, а некоторые - даже делать вид, что слушают. Дабы проверить, насколько добросовестно нам внимают, я громогласно вставлял не предусмотренные в текстах инвективы, опрометчиво полагая, что неинтеллигентные выражения неизбежно покоробят интеллигентный слух и вызовут хоть какую-нибудь реакцию. Увы - как писал когда-то в стихах мой кум, "но не там уж тут-то было". Я предложил своим ребятам пойти по домам, но Муфтий резонно возразил: "Когда мы ещё в таком большом помещении поиграем?" - и дальше мы уже музицировали в своё удовольствие. Под конец спели Лищенковского "Любера" и стали собираться. Среагировав на установившуюся тишину, одна интеллигентная дама рефлекторно зааплодировала, другой творческий интеллигент подошёл к нам и порекомендовал разучить белорусские и украинские народные песни. Я чуть ли не клятвенно заверил товарища в том, что мы выполним наказ (он был очень настойчив), в расчёте на то, что некоторое время спустя сей советчик этого не вспомнит. Надежды мои оправдались: при последующих встречах вспомнить он не мог даже наши лица.

Виновником же походов по подобным заведениям являлся Муфтий: его прельщали и манили разнообразные печенья и варенья (помнишь, читатель, Мальчиша-Плохиша?), которыми не сказать, что щедро, но всё же угощали во всеразличных "клубах". В тех же "Зыбчанах" состоялись ещё два выступления. Во время первого из них нам крайне настоятельно посоветовали сменить название группы на более патриотичное (есть там такой интеллигент - вылитый Федя из "Приключений Шурика"), а прелюдия ко второму из описываемых концертов навсегда отбила у нашего любителя выпечки тягу к посещению злачных мест. Было это в день официального открытия "Зыбчан". Перед развлекательной частью (то есть опять же дискотекой, взваленной на наши хрупкие плечи) состоялось застолье, на которое Муфтий пришёл не с пустыми руками, впервые за свою и без того полную обломов и разочарований жизнь раскошелившись на бутылку водки. Пока мы, уподобляясь то ли аристократам, то ли дегенератам (исходя из последствий, более близким к истине мне представляется второй вариант) пили поставленное за счёт заведения шампанское, Муфтиева водка медленно, но верно (а впрочем, не так уж и медленно) исчезала в натренированных интеллигентских глотках. Муфтий торопился присоединиться к интеллигентам в плане поглощения упомянутого согревающего напитка, но я его останавливал, опасаясь за нашу работоспособность. Когда же шампанское закончилось, закончилась и водка, коей интеллигенты от души потчевали друг друга. Во время выступления свою злобу Муфтий вымещал на ни в чем не повинных барабанах, в связи с чем громкость остальных инструментов пришлось изрядно увеличить. Творческие интеллигенты покидали зал во время перерывов между песнями, так как колонки мы дальновидно поставили около дверей, и не успевших вырваться отбрасывало звуковой волной. Заткнув уши, они забивались в самые дальние углы и сидели там в ожидании очередной паузы, во время каждой из которых в проходе возникала невообразимая толчея, сравнимая разве что с эпизодами из фильмов о похоронах Сталина. К концу программы эвакуироваться (эякулироваться) успели почти все.

Ещё одно излюбленное место Муфтиевых посещений - феминистский клуб "Ева", куда нас неоднократно приглашали, и куда мы, благодаря Муфтию, почти ни разу не отказались нагрянуть. Всякий раз мы пытались девушкам что-то сыграть, а они - узнать про нашу личную жизнь. Песенки их интересовали, мягко говоря, мало, и мы этим девицам были интересны, несмотря на декларируемый ими феминизм, лишь как представители противоположного пола. Нужно отдать им должное - кроме стандартных вопросов о наших кулинарных и сердечных пристрастиях, был один выделяющийся из общей массы, заданный самой продвинутой из участниц - она поинтересовалась, моем ли мы ноги перед сном, на что я гордо ответил: "И не только ноги!".

ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯВ феврале за Муфтия взялся Геник, пожелавший увековечить свои и без того бессмертные произведения, после чего Муфтий, выжатый, как лимон из предпринимателя, официально и безоговорочно заявил, что впредь никаких дел с музыкой иметь не желает, и что мы отныне имеем право приходить к нему только в том случае, если не будем в разговорах затрагивать связанные с записью темы. Но уже 27 мая на праздновании моего дня рождения, расчувствовавшись от "Анапы" и моих свежих опусов, отвёл меня в сторону и тихо молвил: "Если ты вдруг захочешь записывать новые песни - я готов помочь в качестве барабанщика". Я спросил: "А в качестве звукорежиссёра?" - в ответ на что Муфтий многозначительно поморщился. Как бы то ни было, вскоре мы принялись за "Путешествие В Икстлан". Начинали его репетировать вчетвером - я, Муфтий, Геник и выловленный на неоднократно упомянутом пресловутом фестивале Лёха, но Геник всё больше времени проводил в обществе Бахуса, к посещению репетиций относясь весьма прохладно, и даже когда телом был в наших рядах, все его мысли и чувства находились чрезвычайно далеко от происходящего, и его присутствие вносило, таким образом, только деструкцию. Пришлось писаться без Геника.

Осенью мы тем же составом записали "Полуакустический Портрет В Ми Миноре" - под две акустические гитары и электрический бас, вживую (в смысле: без наложения), так как, во-первых, Муфтий опять заколебался ручки крутить, а во-вторых, при наложении теряется половина сочности и драйва. Собирались поработать над пристойностью звучания основательно, но успехом сие похвальное стремление увенчалось, по традиции, лишь в отношении первых четырех-пяти композиций, после которых Муфтию вновь всё до чертиков надоело, и он торопился нас поскорее выгнать, в связи с чем "альбом" дописывался впопыхах, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В 1998 году Геник, Лёха и Муфтий создали свою группу, исповедующую выраженный Лёхой принцип "текст не важен, главное - чтобы головой можно было потрусить", а я смог-таки соблазнить Муфтия на запись "Антикатарального Рок-н-Ролла". Материал отбирал Муфтий, а так как он является поклонником психоделии, блюза и рок-н-ролла, то и "альбом" получился соответствующим. Вместо барабанов использовали выменянный Муфтием взад синтезатор, который вскоре безвозвратно скончался.

В марте 1999-го я был приглашен в филиал Брянского педуниверситета - сыграть на вечере, посвященном 8 марта. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что в электричестве мои песни звучат более адекватно, и нагрянул к своим бывшим соратникам на репетицию с предложением выступить сообща. Что мы и сделали. Аппаратура была университетская, никуда не годная, за пультом сидел университетский никуда не годный учащийся - мало того, что гитар и голоса и без того не было слышно (всё заглушали барабаны), так этот недоумок убавлял нашу громкость ещё больше. Особенно он почему-то невзлюбил голос и бас-гитару. Мы поучаствовать в выстраивании звука не смогли - перед мероприятием отключили электричество и дали оное только тогда, когда действо уже должно было начаться (репетировали мы в полной тьме, на неподключенных гитарах, шёпотом). В итоге во время выступления зрители слышали только ударные. Провал был полный.

Спустя неделю мы играли в кулинарном училище. Аппаратуру доставили свою, за пульт посадили Муфтия, зато для описания публики у меня даже слов нет. В основном это были 13-летние носители балахонов с надписями "ГО" и "NIRVANA", а что это за контингент, знающим людям объяснять не надо. В общем, под Лёхино-Гениковы наигрыши народ активно "трусил головой", а вот на середине третьей моей песни ("Один") половина ушла.

Описанные и неописанные перипетии и перепитии и явились причиною (причинами) смерти группы ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ. Впрочем, группы в полном смысле этого слова никогда и не существовало (в моем понимании группа - это сплоченный коллектив единомышленников, объединенных общей идеей), а были записи и концерты, сделанные с участием случайных, в общем-то, людей, подвернувшихся в тот или иной момент под руку.

Кроме групповых, были и сольные выступления и записи. Подробностей выступлений, в силу понятных причин, я не помню, а об "альбомах" вкратце поведать хотелось бы.

То, что впоследствии я обозвал альбомом "Не Хватит" (1994 г., 45'), было записано, благодаря моему неуёмному (букву "ё" можно выбросить) желанию увековечить монументальную композицию "А Ты Уехала Вчера", зафиксировав которую, я возжаждал записать и кое-какие иные свежие на тот момент вещи. На "Сексотерапии" у меня порвалась первая струна, и оставшееся я доигрывал без неё.

"Не говори гоп" (97 г., 45') - запись моего квартирника, коей предшествовало немало увлекательных событий, как-то: празднование дня рождения коллеги по работе, потеря нескольких передних зубов и прочие радости.

"Кручина, Тоска Да Тревога" (1997 г., 90') - песни, которые попросила записать для неё жена. Записывал дома, поэтому кое-где слышен голос дочки и её шлепки по магнитофону.

"Жопа В Мыле" (1997 г., 60') и "Мыло В Жопе" (1997 г., 60') (общее название - "Музыка Зимы") - выборка из того, что записали, будучи у меня в гостях, широко известные в узких кругах рок-деятели из солнечного Татарстана Сергей Донцов и Дима Чупин.

"Поэзия Сдохла" (1997 г., 45') и "Зачем Мне Быть?" (1998 г., 90') записаны по настоятельной просьбе помянутого выше Сергея Донцова.

Особняком стоят зафиксированные в 1999 году "Два Аккорда, Десять Слов" и "Молчанье - Золото", кои я даже не знаю, чьим изделием считать. Наверное, всё же - творением ПДГ. Первая из упомянутых работ родилась следующим образом. Я восхотел запечатлеть на магнитной ленте электрические версии песен, входящих в "Зачем Мне Быть?", ибо все эти вещи предназначены для существования в электричестве. С этой, безусловно, благой целью и пригласил младшего брата Шурика Александрова - Димку, который в "Песнях Сивого Мерина" играл в двух композициях на синтезаторном басу. Из моей затеи по техническим причинам ничего не вышло, и Димка предложил просто поиграть старые добрые вещи и заодно это увековечить. Получилось так, что пел он, а я играл гитарное соло и скромно подпевал, лишь в двух композициях (тех самых - из "Зачем Мне Быть?") я пел самостоятельно, но голос там почти не слышен. Предел записи неожиданно положила дочка, с которой мы на три голоса пели песню "Да, любимая, да..." из старого советского мультфильма "Стойкий оловянный солдатик". Перед исполнением этой очаровательной миниатюры она уронила микрофон, и вернуть его к жизни мы уже не смогли. Таким образом, песня не записалась, и свои труды мы вынуждены были прекратить, ограничившись примерно 40-минутным объёмом.

На "Молчанье - Золото" меня спровоцировал уже сам Димка, в очередной раз нагрянув из Брянска, где он учился в педуниверситете. Точнее, мы с ним собирались просто поиграть (внимательный читатель помнит, что микрофон скончался), но неожиданно явился Муфтий, который тут же изъявил желание съездить к себе за микрофоном и бонгами, а также - в магазин за пивом. С помощью вышеперечисленного мы и сымпровизировали эту штучку, причём немалое количество песен там принадлежит Димке, одна спета мной на стихи одного из моих любимых современных поэтов Олега Гальченко, а в конце я уже после ухода ребят дописал две композиции на стихи одного из моих любимых современных прозаиков Александра Белаша.

"Как Я Стал Аладурой" (1999 г., 30'). Название заимствовано из журнала "Пробудитесь!", а может быть, из "Сторожевой башни" (это издания Свидетелей Иеговы, причём очень полезные, ибо мы с Муфтием с их помощью наделали к нашим альбомам обложек, которые один добрый человек взялся отксерить и с тех пор пропал вместе с обложками. Если бы Свидетели, так вовремя надарившие мне своих агиток, узнали, что с этой литературой сталось, они, наверное, предали бы меня всем возможным анафемам). Так вот, был в одном журнальчике такой заголовок, прочитав который, я вспомнил альбом АУКЦЫОНА "Как Я Стал Предателем" и твердо решил одну из своих работ озаглавить открывающей предназначенный для изучения абзац упомянутой загадочной фразой. Все песни, содержащиеся в склоняемом ролике, сочинены или доведены до ума (до ума ли?) в 1999 году.

"Поссажи, Ногтюрны И Менуэты" (1999 г., 30'). Впервые я взялся за опошление творческого наследия людей ни в чем не повинных (то есть не являющихся участниками ПДГ). Ранее я на это не решался (детские опыты над Есениным и Волошиным я в расчёт не беру - они всеми давно и заслуженно забыты), потому как стыдился портить чужие произведения, в этот же раз искушение было непреодолимым, да и авторы дали свое согласие (правда, не уверен в том, что, услышав, как я надругался над их сочинениями, не пожалели горько о содеянном). Вообще же я подозрительно отношусь к исполнению чужих песен, считая сие нечестным: во-первых, это очень удобно и выгодно для исполнителя - в случае, если песня слушателю понравится, то любовь оного будет принадлежать упомянутому исполнителю, если же песня не понравится, исполнитель может оправдаться тем, что автор не он; во-вторых, берутся, в основном, за хиты, проверенные временем и потому горячо любимые народом, а это - ход беспроигрышный и вообще спекуляция. К тому же моя позиция такова: браться за исполнение (интерпретацию) чужого материала нужно только тогда, когда ты сделаешь это лучше, чем автор. Себя же я в данном случае извиняю тем, что заимствовал лишь стихи, положив их на свою музыку. На этот раз основной жертвой стал один из моих любимых современных бардов Виктор Николаев.

В конце июля 1999 года Муфтий подбил меня и Димку Александрова на запись, но на следующий после первой репетиции день пришёл и заявил, что не может участвовать по трём причинам:
1) у него нет времени;
2) ему запретил батюшка (Муфтий тогда работал в церкви);
3) послушав репетируемую песню, он ночью не мог уснуть и впал в депрессию.

Откровенно говоря, я бы очень удивился, если бы этого (Муфтиева отказа) не произошло - таких чудес, чтобы Муфтий добровольно довёл какое-либо дело до конца, ещё не случалось.

Писаться мы собирались наложением, но, не совладав с Муфтиозной аппаратурой, ограничились записью под две гитары, как в старые добрые времена, через микрофон, вместо примочки использовав зашкаленный "Маяк" с изорванным динамиком. Дело шло очень легко, с большим энтузиазмом и удовольствием, чему благоприятствовали Димкина молодая энергия и пиво. Так как был самый разгар сельскохозяйственных работ и моих дежурств с регулярными вызовами в реанимацию к полутрупам, работать над "альбомом" часто приходилось даже в такое совсем уж не рок-н-рольное время как восемь утра (а к десяти я бежал на работу). Несмотря на отвратительное качество, нам с Димкой получившееся очень понравилось, а обозвал я его так: "Незабываемые Бемоли Или Бемоли, Которые Всегда С Тобой".

Вскоре после окончания описанных трудов мы я вместе с женой и дочкой поехал в Смоленск к нашим друзьям из группы КАРАМАЗОВ ДРАМС. Я там, в основном, занимался посещением пивбаров, чистотой и дешевизной которых был сражён навеки, в то время как "Карамазовы" предпочитали коноплю, вареную в молоке. Так как большую часть времени мы были заняты экскурсиями по городу, музыка была отодвинута как минимум на второй план (впрочем, о плане речь уже шла выше). Состоялась только парочка квартирников да концерт КД в ДК Слепых. Накануне нашего отъезда хозяева спохватились, что не удосужились зафиксировать происходившее для истории, и решили исправить ошибку немедленно. Под аккомпанемент лидера КД Лёши Кремчукова я спел несколько песен, наиболее приглянувшихся тамошней публике, а он впоследствии наложил электрические партии и прислал кассету мне. Я перемешал это с цитатами из "Операции Ы" и получился "Концерт В ДК Глухих".

В. Кухаришин (в центре) + КАРАМАЗОВ ДРАМСВ мае 2000-го вновь приехал Донцов и пытался записать мой свежий репертуар. Но то свет отключали, то пива было много, и в результате мы успели сделать мой квартирник непосредственно перед его отправкой домой - только закончилась плёнка в кассете, мы вскочили и помчались на вокзал. Что у нас вышло, я не в курсе - кассета была увезена Донцовым в известном направлении. Летом того же года к нам приехали Кремчуковы: Лёша, его брат Ваня и жена Наташа. Основной их целью была запись моих песен в полноценном электричестве. Пиво, почти не иссякавшее благодаря моему другу, по праву носящему прозвище Сатурн, и конопля, экспроприированная Ваней за один вечер на нашей и окрестных дачах (а моя жена умудрилась найти и оборвать её даже в центре нашего города, на гербе которого недаром красуется конопляный сноп), то препятствовали, то способствовали музицированию, в зависимости от дозировки.

Накануне запланированной записи случился ураган, лишивший электричества весь город. Дело, как и следовало ожидать, было перед выходными, и мы впали в уныние, в уверенности, что до понедельника никто ничего чинить не будет. Наутро, первым делом удостоверившись в отсутствии электроэнергии, мы всё-таки пошли к Лёше из группы ЗАВЕДОМО МЁРТВЫЙ, созданной им, Геником и Муфтием, как описывалось выше. Пошли потому, что заранее договорились с ним о записи на мёртвой точке, и потому, что надеялись на чудо - вдруг в том районе свет дадут! На подходе к Лёшиному дому нас необычайно обрадовали доносившиеся из близлежащих дворов звуки электропил и прочих музык. Облом ждал в конечном пункте: Лёшина супруга вышла и объявила, что Лёша тяжело болен и потому пойти с нами на упомянутую точку не в состоянии. Прорвавшись через кордон Лёшиной родни, некоторые из нас пытались достучаться до Лёшиной совести и просили хотя бы дать ключ от помещения, но Лёша категорически противился, мотивируя свой отказ тем, что его бабка, в чьём владении находится домик с аппаратурой, ни за какие коврижки нас туда не пустит. Тогда в бой вступила тяжёлая артиллерия: смоленский Лёша прорвал оборону, организованную многочисленными родственниками Лёши новозыбковского, и пробасил: "Лёша!.." (остальную часть монолога я стыдливо опускаю), после чего заведомо больной Лёша бодро ответствовал: "А я что - против? Берите ключи и играйте!"

Лёшина бабка, будучи достойным его предком, с ходу начала ломаться, жалуясь на дороговизну электроэнергии и непереносимость шума, но после вручения пятидесяти рублей успокоилась: "Играйте на здоровье, соседей я спрашивала - им музыка не мешает".

Писались мы два дня, за это время к нам неоднократно заглядывали заведомо хворый Лёша с кислой физиономией и его бабка с настойчивыми предложениями заканчивать и расходиться. Самое основное сделать всё же успели, остальное дорабатывалось уже в Смоленске. Благодаря братьям Кремчуковым, Димке и ещё одному парню по имени Егор - то есть сложившемуся составу - песни претерпели изрядную метаморфозу (а записывали мы материал "Бемолей"): те, что раньше были жёсткими, изрядно смягчились, а те, что считались мягкими, приобрели довольно жёсткое звучание. В целом получилось весьма интересно, а главное - и в чём заслуга исключительно Кремчуковых - достаточно профессионально, что, впрочем, вызвало возмущение некоторых поклонников в лице, например, Донцова и даже позорное сравнение с группой ТАНЦЫ МИНУС.

В выборе названия для "альбома" вспомоществование неожиданно для неё самой оказала жена. Однажды я слушал концерт ЗООПАРКА, и перед "Гопниками" Майк объявил: "А сейчас будет песня протеста..." (причём у него получилось: "протестов"), и жена моя аж глаза вытаращила от недоумения: "Про какое тесто?!" - после чего имя "альбому" было дано ещё до его появления на свет: "Песни Про Тесто".

В декабре'00 общественность в лице не раз упомянутого Донцова, Димки Александрова, моего племянника Толика Гапонова и иных заинтересованных лиц заставила меня взяться за запись очередного набора новых песен (закончившуюся только в следующем году), причём некоторые представители означенной общественности вызвались поучаствовать в этой авантюре.

Так как аппаратуры не было вообще никакой, кроме двухкассетной "Веги", Толик спаял все шнуры, идущие от инструментов, воедино; воткнув получившееся в магнитофонный вход, мы и писались, что не могло не сказаться на качестве. К тому же при наложении партий серые оказались на первом плане, а те, которые приводили нас в восторг, даже не прослушиваются.

Действо происходило в нашей квартире. В глумлении над соседями изъявили желание принять деятельное участие Толик (клавиши, реже - бас, ещё реже - гитара), Геник (исключительно бас) и Димка (исключительно клавиши, несмотря на то, что он уверял, будто играть на них не умеет, и требовал дать ему гитару, дабы брать на ней аккорды, ибо, хоть сие здесь и неуместно, но зато оно ему под силу).

Толик на время потения над "альбомом" переселился ко мне, и пока я бывал на работе, они с трудящимся по непредсказуемому графику Геником что-то придумывали. Димка даже в процессе записи занимался, в основном, просмотром спротивных телепидарач и лепкой из пластилина разнокалиберных фигурок, из коих наибольший восторг у всех вызывали изображения лидера группы с приписываемым ему пивным животом.

"Альбом", по сути, остался незавершённым. Многое в нем надо было бы переделать или отрихтовать, но Провидение распорядилось иначе: магнитофон утратил записывающие свойства, и нам ничего не оставалось, кроме как окончить труды, что отразилось в названии "Недоделки", относящемся не только к песням, но и к музыкантам.

В апреле'02 я был приглашён активным рок-деятелем Сашей Сумкиным в Псков на фестиваль акустического андеграунда. Встретившись с Сашей, я первым делом поинтересовался, как он относится к пьянству и алкоголизму. Услышав в ответ гневную отповедь в адрес вышеозначенных увлечений, сник и пообещал вести себя прилично, но вскоре, сидя у Саши дома и обшаривая кухню в поисках мусорного ведра, наткнулся на (с)клад пивной тары. Будучи до глубины души поражённым, незамедлительно потребовал объяснений, и Саша растолковал, что пиво он дифференцирует от прочих напитков и относится к нему лояльно и снисходительно, а употребляет его жена. Я, помня абсолютно буквально подходящие к моему тогдашнему состоянию слова классика "промедление смерти подобно", без проволочек снарядился в совместную с принимающей стороной экспедицию по злачным местам, откуда было принесено некоторое количество живительной влаги, в течение употребления которой я репетировал то, что Саша порекомендовал исполнить на концерте. По мере возрастания положительных эмоций всё чаще проскакивали советские эстрадные шлягеры, и, как я позже узнал, Сумкин во время моего выступления больше всего боялся двух вещей: того, что я, как и у него дома, запою вместо своих добрынинские да антоновские хиты, и того, что от страха перед публикой просто убегу со сцены.

Владимир Кухаришин. Псков, апрель 2002Как бы то ни было, к назначенному времени мы отправились в ДК Железнодорожников, как, если мне не изменяет ослабшая уже к тому моменту память, называлось место проведения культурно-массового развлекательного мероприятия. Самая большая удача заключалась в том, что мне удалось пронести пиво не только в зал (что было строжайше запрещено) мимо бдительной охраны, но и, впоследствии, на сцену, тайком от сопровождавших меня ответственных лиц, заметивших бутылку только тогда, когда я с чувством глубокого удовлетворения и огромного человеческого достоинства победно водружал её на пол рядом со стулом, на котором мне предстояло исполнять свои нетленные произведения. Кстати, кроме пива, я захватил с собой ещё и тексты, так как вспомнить их уже не надеялся, но, как оказалось, на зрение полагаться тоже не стоило.

Ожидалось прибытие Неумоева. По словам организаторов, Роман гарантировал своё присутствие в качестве зрителя, а вероятность собственного выступления поставил в зависимость от качества публики, что, по словам знающих людей, означало: всё будет зависеть от количества выпитого (то есть налицо наглядный пример перехода количества в качество). Вскоре Сумкин показал мне: "Неумоев!!!" - и я, в почтительнейшем благоговении перед кумиром молодости, через цепочку посредников испросил позволения пообщаться. Получив разрешение, подошёл и завёл беседу, подробности коей не привожу, в том числе и потому, что помнятся они довольно смутно, признаюсь только, что Ромыч оказался неожиданно приятным и весьма интересным собеседником. В процессе разговора я предложил пива, но Неумоев отказался: "Так ведь пост, батенька!" - зато глаза загорелись у его жены, и я принудил себя утешиться мыслью, что угостить супругу звезды тоже в некоторой степени почётно. Справедливости ради следует заметить, что Ромыч не смог долго безучастно наблюдать за нами и, несмотря на пост и мои язвительные замечания, тут же присоединился. Окончательно обнаглев, я спросил, не слышал ли он группу ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ, в ответ на что кумир искренне и от души расхохотался.

После концерта мы с Сумкиным отправились к бывшему барабанщику местной группы FREULEIN FICK-FICK Косте Савченко и его жене Регине, где меня ожидало обмывание относительно непровального выступления с последующим проживанием, а наутро полагалось отправиться в студию с целью записывания болванок для потенциального "альбома". Сумкин накануне строжайшим образом пердупердил, что в славном городе Пскове, хранителе многовековых традиций, с человеком, являющемся счастливым обладателем алкогольного аромата, на студиях не церемонятся, а поступают чуть ли не как с псами-рыцарями - мол, кто с перегаром к нам придёт, тот от ворот поворот и получит. Само собой разумеется, мы с Костей с утра смотрели на окружающий нас мир без избыточного оптимизма, а Сашин устрашающий наказ убивал всякую возможность поправить дело (то есть голову). Наконец, Костя нашёл простой, как всё генитальное, выход: звукооператор, совмещающий свою профессию с функциями владельца студии, видел, в каком состоянии мы вчера были, следовательно, он либо решит, что имеют место остаточные явления, либо проникнется жалостью и отнесётся хотя бы с такой крупицей понимания, которой хватит ровно настолько, чтобы не выставить меня за дверь. Повстречавшись с оператором и стараясь не дышать в его сторону, я услышал полный тревоги и недоумения вопрос: "Мы что - на сухую писаться будем?!"

На третий день моего пребывания в Пскове Регина водила меня по городу и каждый шаг снимала на камеру, заставляя, к моему и прохожих совокупному ужасу, ещё и петь, а вечером посадила на поезд.

"Альбом", путём нечеловеческих усилий и страданий Сумкина и привлечённых им музыкантов, завершился лишь через год, ибо, как всегда, свалилась масса неприятных неожиданностей: сначала Сумкин, явившийся организатором и вдохновителем данного проекта, не мог найти гитариста, затем у них не совпадало свободное время, а когда всё было сыграно и записано на компьютер, последний сдох, и пришлось начинать возню сначала. Я хотел назвать "альбом" "Псковские Дали". Для пояснения приведу цитату из Сергея Довлатова:

"Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:
- Извините, могу я задать вопрос?
- Слушаю вас.
- Это дали?
- То есть?
- Я спрашиваю, это дали? - тиролец увлёк меня к распахнутому окну.
- В каком смысле?
- В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.
- Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
У меня была открытка... Я - филокартист...
- Кто?
- Филокартист. Собираю открытки... Филос - любовь, картос...
- Ясно.
- У меня есть цветная открытка - "Псковские дали". И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить - это дали?
- В общем-то - дали, - говорю.
- Типично псковские?
- Не без этого.
Мужчина, сияя, отошёл..."

Но когда настала пора делать обложку, Саша сказал, что такое название не отражает внутренней сути "альбома", и посоветовал придумать нечто более адекватное. Поразмыслив и приняв во внимание вышеизложенные факты, заглавие я позаимствовал у одной из песен: "Всё Могло Бы Быть Совсем Не Так".

Владимир КухаришинБлиже к осени 2003 года я начал понимать, что если сейчас ничего не запишу, то получится год простоя. Так как магнитофон давно уже не функционировал, Толик предложил писаться на его компьютер. Я, Толик и Димка распределили, кто на чём будет играть и с опаской приступили к освоению новых технологий. Оказалось, что у Толика в компьютере есть барабанные ритмы, и мы решили их использовать. При более тщательном исследовании агрегата была обнаружена масса других инструментов, игнорировать которые нам также показалось неразумным. При испытаниях возможностей хитроумной машины стало очевидным, что живые инструменты вовсе не нужны. В итоге все инструментальные партии наваял я один, оставив Толику с Димкой чисто технические функции, справиться с коими самостоятельно был не в силах. В качестве бэк-вокалистки, несмотря на горячие протесты коллег, пригласил знакомую по имени Люда и был настолько заворожён её пением, что ограничить Людино участие подпевками не смог. В связи с перечисленными деталями, злые языки ругают мой сольник, названный в добрых советских традициях "Для Вас, Женщины!", шансоном и другими нехорошими словами. А сколько было мук с наложением голосов! Пели по ночам, не давая спать жене, детям и соседям, таскали компьютер вкупе с остальной аппаратурой к Димке! А как куролесили при обмывании "альбома"! (Об этом не сообщаю детально, лишь щадя нервы наших ближайших родственников).

Кстати, внимательный читатель наверняка заметил, что слово "альбом" применительно к своим творениям я педантично заключаю в кавычки. Это потому, что ни одна из наших работ не является альбомом в полном смысле слова, то есть законченным, концептуальным, не имеющим огрехов произведением (везде столько сбивок и просто откровенной лажи, да и качество столь отвратительно, что товарного вида эти записи совершенно не имеют, а следовательно, не имеют и права носить гордое звание альбомов.

Многое из сделанного я вспоминаю и слушаю с умилением (иногда даже поверить не могу: неужели это я сочинил?!), многое - со стыдом (и сие - гораздо чаще). В целом же я благодарен судьбе за то, что всё это было, и благодарен тем людям, без которых этого не было бы. Что же касается рассказа, главным его достоинством и архивыгоднейшим отличием от прочих как напечатанных, так и непечатных (то есть рукописных или устных) сведений и мнений о группе является иначе именуемая объективностью и граничащая с документальностью чрезвычайная правдивость.

Автор: Владимир Кухаришин
опубликовано 24 апреля 2004, 03:24
Публикуемые материалы принадлежат их авторам.
Читать комментарии (5) | Оставьте свой отзыв



Другие статьи на нашем сайте

РецензииПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ - "Jedem Das Seine"Старый Пионэр27.12.2005
Музыка (mp3)ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯАлекс Драйвер10.08.2004

Другие статьи
   
  Rambler's Top100
 
Copyright © 2002-2024, "Наш Неформат"
Основатель
Дизайн © 2003 (HomeЧатник)
Разработка сайта sarov.net
0.1 / 5 / 0.012