МЕЛЬНИЦА - "Алхимия" & "Химера"

[Олег Гальченко]

(p) Navigator Records, 2015, 2016

Диски представляют собой единую дилогию, части которой настолько не похожи друг на друга, что и чувства вызывают почти противоположные. Чувства, впрочем, не такие уж и сильные, ибо чего можно ждать от группы, вот уже больше десяти лет позиционирующей себя чуть ли не как символ современного российского фолк-рока, мы прекрасно знаем. Никаких особенных сюрпризов не ждем, но и в топтании на месте, в отсутствии развития упрекнуть никак не можем. К голосу Хелависы давно привыкли настолько, что никогда ни с кем уже не спутаем, в полусказочном мире ее песен ориентируемся как у себя дома. В каждой новой работе с чувством глубокого удовлетворения отмечаем, что верность однажды выбранному стилю и имиджу бережно хранится, что дорога, которой движутся музыканты к известной лишь им одним цели, по-прежнему кажется прямой, ровной и предсказуемой.

А все-таки чего-то о МЕЛЬНИЦЕ мы с вами не знали! В конце концов, за что мы ее прежде всего полюбили в середине прошлого десятилетия? В Хелависе многие увидели человека, перехватившего эстафету у Натальи Марковой - легендарной исполнительницы 90-х, которая многих проняла до слез, на многих оказывала мощнейшее влияние, но так и не смогла со своей пронзительной искренностью вписаться в тогдашний наш несуразный шоу-бизнес. И настроение то же, и голоса почти похожие, и даже паспортные имена обеих певиц совпадают. Ну, разве что тексты у МЕЛЬНИЦЫ попроще, под стать своему прямолинейному, не терпящему никаких скрытых подтекстов времени. Затем, по мере того как группа выпускала диск за диском, заполняя собою все эфирное пространство "Нашего Радио", по мере того, как имя Марковой предавалось все более глубокому забвению, Хелависа начала превращаться скорее в наследницу Марины Капуро. То есть вокалистку с приятными во всех отношениях манерами, яркую, обаятельную, но предлагающую нам чисто советский эстрадный вариант фолка. Абсолютно декоративный, не несущий в себе ни исповеди, ни намеков на народную магию и сопровождавшие ее обряды.

При этом было все-таки ощущение, будто музыканты работают чуть ниже своих способностей, что они берегут силы для чего-то большего. И, кажется, время более глубокого, а главное, более актуального для наших дней высказывания все-таки пришло.

Первая же композиция "Gaudete", открывающаяся свистом холодного зимнего ветра, построена на контрасте, на ощущении двойственности окружающего мира. С одной стороны - суровая природа, холод, смутная тревога, с другой - торжественный рождественский гимн, нежный и теплый вокал, энергичный перебор струн арфы и негромкая, осторожная, робкая флейта. Это всего лишь пролог, обещающий нам какое-то незабываемое, и, наверное, нелегкое путешествие ради туманной пока цели. Ради любви, конечно же, или еще чего-то святого, что еще надо найти и отвоевать в жестоком бою. Второй трек, еще не начавшись, пытается спорить с первым: звучит пронзительная сирена, заставляющая вздрогнуть любого - даже тех, кто не имеет проблем с правоохранительными органами. Текст песен мрачен и многословен. Он представляет собой описание мучительно долгой бессонницы в февральскую ночь, когда ощущение глобального одиночества рождает в мозгу образы разных чудовищ: "И лунами багровыми сквозь лед кровоточат отрубленные головы в мешке у палача. К востоку рвутся вороны средь облачных зыбей, но солнце - князь с терновою короною сверхновою - спешит в другую сторону, к тебе, к тебе, к тебе!" Очень точно передано состояние человека, затерянного в лабиринтах современного города. Ведь даже если ты считаешь себя идущим в ногу со своим безумным временем, все страхи в глубине души те же, что и у твоего первобытного предка, и спасение можно найти, лишь обнаружив, что где-то обитают родственные тебе души.

Вступление в "Анестезии" странным образом напоминает "Лошадку" Найка Борзова - но, возможно, здесь имеет место не плагиат, а сознательный намек на некую психоделичность произведения. В припеве же, когда гитарные риффы заметно тяжелеют, лирический герой словно бы возвращается к реальности и начинает себя чувствовать сильным и готовым к борьбе за существование в любых неблагоприятных обстоятельствах:

Так поберегись, пригнись, покуда льется свет вертикально вниз
Но не отринь, смотри, пока горит огонь у меня внутри
И не сжимай в горсти; и даже не гадай, - а вдруг не долетит,
Моя живая суть - стремительная ртуть,
и счет биенья вен нам укажет путь - когда-нибудь.

В "Марсианском Экспрессе", звучащем спокойно, ненавязчиво, вяло - почти как типичный европейский поп-шлягер 70-х - нам пытаются показать какой-нибудь фантастический сон, отвлекающий от депрессивного настроения, но видение получается почти в духе киношных "Звездных войн". Нет чтобы дать нам просто полюбоваться на звезды и помечтать - надо обязательно зачем-то сказать, будто блеск созвездий - это окна пролетающих мимо эшелонов со снарядами, что где-то совсем рядом развивается конфликт прямо-таки космических масштабов. Казалось бы - явный перебор с милитаристской эстетикой, абсолютно неуместный, почти комичный. Но баллады "Никогда" и "Золото Тумана" расставляют все по местам, называя вещи своими именами. Это глубоко прочувствованные женские монологи о преданности, об умении ждать, находясь в разлуке и о готовности пожертвовать собой ради близкого тебе человека. Так можно петь только о том, во что веришь всей душой. И судьба вознаграждает героиню в песне "Об Устройстве Небесного Свода", позволяя ей представить себя, наконец, на седьмом небе от радости:

И колеса вращаются, молнии, жернова,
перемалывай сердце в пыль, пусть улетает к апрелю.
Потому, что когда я люблю тебя - я права!
Снег летит, крылья кружатся, мир вращается все быстрее, быстрее, быстрее...

И ей - договаривающейся порой до полного сюрреализма с колоколами и летящим вертикально вверх снегом - снова веришь. Возможно - потому, что и в ее счастье присутствует привкус горечи, предчувствие, что полет будет длиться лишь миг, а дальше - новое падение и новая боль.

Мотив полета потом перекочевывает и в однозначно реальный, солнечный, пожалуй, даже чересчур благостный на общем фоне "St. Exupery Blues". При чем тут вообще Экзюпери, откровенно говоря, так и остается неясным. Видимо, при том, что в песне, как и в произведениях французского классика, все до претенциозности красиво и одновременно плоско. Добавим к этому еще и заваленный, заглушаемый сразу всеми кричащими наперебой инструментами вокал, лишенный возможности донести до слушателя смысл неплохих, в общем-то, стихов - и в результате не останется ничего, кроме недоумения: как такая откровенная осечка вкралась в хорошо продуманный, состоящий почти из одних шедевров цикл? То ли перемудрили, то ли недомудрили, не суть важно.

Хорошо хоть до конца трек-листа еще далеко и есть возможность реабилитироваться в глазах слушателя. И вот он - новый всплеск вдохновения, не растраченный понапрасну! Как восторженно Хелависа воспевает своего доблестного героя Тристана в посвященной ему песне! Для нее он - не персонаж старинной легенды, которой уже много-много веков, а живой, вполне реальный современник, встреча с которым героиней переживается как настоящее счастье. Как мужественно, твердо она напутствует в "Прощай" отбывающих в мир иной, рассказывая о том, что всех ждет "за краем вечности", как о чем-то неизбежном, само собой разумеющемся и не обязательно трагичном! И когда за нами, наконец, приплывает "Dreadnought", мы испытываем облегчение, ибо находим путь к спасению, обретаем надежду на то, что где-то за горизонтом, далеко-далеко отсюда есть другие земли, населенные более счастливыми, чем мы, людьми. Даже тот факт, что дредноут - это вообще-то военное судно, которое вовсе не назовешь "крылатым", и которое вид имеет достаточно грозный, ничуть не смущает. Мы уже привыкли к мысли, что дорогу в рай приходится расчищать себе мечом, и легко миримся со столь экстремальной версией бессмертных гриновских "Алых парусов".

Особняком среди других номеров стоит "Радость Моя", спетая на пару с лидером ПИКНИКА Эдмундом Шклярским. Желание записать дуэт с кем-либо из классиков жанра у разных исполнителей возникает по разным причинам, самая частая из которых - жажда самоутверждения. История русского рока помнит случай, когда один всем надоевший и давно исписавшийся музыкант выпустил целый альбом дуэтов с более голосистыми коллегами - и продлил свою карьеру еще на несколько лет. С другой стороны, видел я как-то раз на DVD, как во время одного из своих концертов блистательная Тина Тернер вытащила на сцену Дэвида Боуи и заставила петь с ней хором. Так Боуи стоял столбом, еле слышно открывал рот и выглядел довольно нелепо рядом с темпераментной, неугомонной, харизматичной звездой. Дуэты, в которых оба участника общаются между собой на языке музыки на равных, встречаются в природе нечасто и скорее как исключение из правил. Вот и Хелависа, кажется, приглашала Шклярского только для того, чтобы прилюдно посрамить его певческий талант. Пока Эдмунд работает со своей группой, он может воображать себя хоть шаманом, хоть волшебником-сказочником, хоть итальянцем, хоть египтянином - никто не возразит. С МЕЛЬНИЦЕЙ же у него получилось чуть-чуть живее, чем у Дэвида с Тиной, но все равно "без божества, без вдохновенья".

Во втором альбоме, кстати, тоже не обошлось без одного очень яркого VIP-гостя, а именно - без самого БГ. Но он как раз вписался в совместное музицирование легко и органично. И причина тому проста: при желании музыканты МЕЛЬНИЦЫ могут играть очень по-ленинградски, почти в стиле раннего акустического АКВАРИУМА, у них и песенка подходящая как раз появилась - "Черный Дрозд", похожая то ли на "Лебединую Сталь", то ли на "Иван-Чай", то ли на что-то еще с вышедшей как раз тридцать лет назад пластинки "Равноденствие". Тогда как спетое со Шклярским в исполнении ПИКНИКА, ориентированного на холодную, тяжелую электронику, представить никак невозможно - скорее Клаус Шульце научится бренчать на балалайке, чем эти ребята отключатся от электричества! Ну, а голос Бориса Борисовича в "Черном Дрозде" используется предельно бережно - он просто вкрадчиво нашептывает на припеве несколько строчек не столько в микрофон, сколько на ушко своей партнерше, добавляя стопроцентной таинственности в незамысловатую вроде бы историю. О принятом народом, но так и не понятом до конца мессии.

Вообще второй альбом получился не просто более энергичным. Рока в нем обнаруживается чуть побольше, чем фолка, причем рока именно нашего, именно русского. И если "Алхимия" - это скорее о тайных движениях души, о сомнениях и метаниях, то в "Химере" все больше рефлексий на тему внешнего мира и происходящих в нем событий. Первая же песня - "Бес Джиги", бодрая, так и зовущая пуститься в пляс, рисует картину нашего земного бытия как большую дискотеку, на которой пластинки крутит, слава богу, не пулеметчик Ганс (как утверждал когда-то давно Кинчев), но тоже кто-то не очень-то внушающий доверие. Что ж, и такая гипотеза имеет право на существование. По крайней мере, она объясняет, почему наше веселье всегда кончается каким-нибудь несчастьем, почему наши праздники всегда со слезами на глазах.

Далее следует "Голубая Трава" - вещь, явно созданная в расчете на хитовость по трафаретам знаменитого "Волкодава" - и потому абсолютно неинтересная, несмотря даже на хорошо запоминающуюся мелодию. Куда сильнее трогает тихая и неброская "Изольда", спетая дрожащим от напряжения голосом. С Тристаном мы уже недавно встречались и рефрен про "моего серебряного" слышали. Вполне логично было предоставить слово и героине одной из самых пронзительных любовных историй всех времен и народов. Образ получился не очень ярким, похожим скорее на тень "ее серебряного", чем на самостоятельную личность. Но, может, именно в готовности раствориться в объекте любви вся ее суть и состоит? В любом случае сентиментальная баллада - хороший повод перевести дух перед следующим номером, наполненным трагизмом и здоровой агрессией. В "Волчьей Луне" героиня - уже отважная воительница, защищающая свой дом, свое личное пространство. С таким же надрывом она признается в любви в следующем монологе - "Кицунэ". Зачем Хелависе понадобилось отправляться на поиски вдохновения в экзотический мир японской мифологии, если яркие сюжеты из жизни лис можно найти немало и поближе, сказать трудно. Возможно, слишком привлекательной и необычной показалась легенда о лисах, умеющих принимать человеческий образ. А, в общем-то, Япония и рыжехвостые зверюшки с особо ценным мехом здесь ни при чем. Главное - неуемная, первобытная, животная страсть, воспетая с такой силой, на которую закомплексованные европейцы уже почти не способны.

Самые же пронзительные откровения группа сознательно оставила на финал. Монолог девушки, под шум вьюги гадающей на "суженого-ряженого" ("Обряд"), пересказ таинственных и странных вещих снов, увиденных в полнолуние ("Колесо"), наконец - еще один чисто гриновский эпилог в "Списке Кораблей", где радость освобождения от земных забот опять мешается с болью:

Иди, иди, фрегат, по Млечному пути,
над бурей, над водой, открытый всей земле,
и паруса в ветрах, как кудри, распусти...
Погубит та, что ждет на третьем корабле.
Ведь губит та, что ждет на третьем корабле,
ведь гибнет та, что ждет на третьем корабле.

Оба песенных цикла выстроены так, что идеально рифмуются между собой. На каждый эмоциональный посыл "Алхимии" находится свой отклик в "Химере", на каждый звук - свое раскатистое или еле различимое эхо. И, в принципе, вместо всей "Алхимии" достаточно было бы одной песни "Война", а вместо всей "Химеры" - песни "Любовь Во Время Зимы". Два настоящих хита, наполненных глубоким содержанием, уже могли бы обессмертить имена своих авторов, ибо в них уже все сказано о том, что вся наша жизнь - это печальная повесть то ли про любовь, то ли про войну. Но одно дело - кинуть этот тезис как банальный плакат в белый свет как в копеечку, и совсем другое - проиллюстрировать его примерами из разных исторических эпох, из культурных традиций разных народов. Так гораздо убедительнее, гораздо ощутимее, что это касается именно нас, а не каких-то вымышленных персонажей, живущих в подчеркнуто невозможных обстоятельствах.

Грандиозность замысла позволила всем музыкантам группы не только внести посильный вклад в общее дело, но и выложиться почти на пределе своих возможностей. Без гитар Сергея Вишнякова, то убаюкивающих, то подчеркивающих общий драматизм, без флейты Дмитрия Каргина, виолончелей и мандолины Алексея Орлова и баса Алексея Кожанова здесь ничего бы не звучало. Что уж говорить о Ее Величестве, сумевшей, наконец, в слове по-настоящему выразить свою жизненную позицию с такой четкостью, с какой не получалось ни разу, и вдохновенно спеть так, чтобы проявиться по-настоящему в качестве может быть и не новаторской, но достаточно самостоятельно мыслящей поэтессы и исполнительницы.

Она нам доказала, что все прежние успехи МЕЛЬНИЦЫ были отнюдь не случайными, и что она вовсе не намерена идти на поводу у своей многочисленной армии фанов. Что доросла до крупных форм и неожиданных экспериментов. Теперь бы еще найти силы и удержаться на набранной заоблачной высоте в дальнейшем! А это задача не из легких, ибо со скромных середнячков и спросу меньше, тогда как амбициозным мастерам своего дела кроме нашего доверия терять нечего. И теперь можно двигаться либо вверх либо в никуда. Пока что первое представляется более вероятным. Хелависа умеет удивлять, но еще ни разу не обманула связанных с ней ожиданий.